Река надежды - Соня Мармен

– Aye, Alasdair! Ye wemen has the harshest tongue I’ve ever heard![127]

– Dinna mind, Munro, – отозвался Александер со смешком, – as long t’is as sweet as t’is harsh![128]

Изабель оглянулась и смерила шутника сердитым взглядом.

– Прошу вас впредь изъясняться на языке, который мне понятен, господа шотландцы! Этого требует элементарная вежли-и-и-и… Ой! Проклятье!

Александер рассмеялся, и остальные мужчины последовали его примеру. Изабель сидела посреди огромной лужи. Ей хотелось заплакать, но она изо всех сил сдерживалась. Откинув с лица волосы, она свирепо проговорила:

– Ты свое еще получишь, Александер Макдональд!

В этот самый миг Александер нагнулся, чтобы помочь ей подняться.

– Не прикасайся ко мне!

– Как пожелаешь!

Она медленно встала и вытерла руки о юбку, которая и без того уже была испачкана. Да и все платье приобрело такой жалкий вид, что Изабель расстроилась еще больше. Отмахнувшись от надоедливого комара, она вдруг заметила, что Отемин и Габриель смотрят на нее и смеются, закрывая рот ладошкой.

– А вы двое что интересного во мне увидели?

Дети повернулись и пошли следом за Микваникве, которая за все это время не проронила ни слова. Стараясь взять себя в руки, Изабель глубоко вдохнула, сделала три шага вперед и… остановилась как вкопанная. Она почувствовала, как между ног течет что-то теплое. Нагнувшись якобы для того, чтобы завязать шнурок на мокасине, она просунула руку под юбку. Когда же она вытащила ее, сдерживать рыдания, так долго просившиеся наружу, уже не было сил. Александер подхватил ее как раз вовремя, не дав упасть.

– Ты поранилась? – спросил он, уставившись на окровавленную руку.

Закусив губу, она помотала головой и отодвинулась от него. Александер попытался снова взять ее за руку, но она вырвалась.

– Изабель! Рана на руке?

– Я не поранилась!

– Но откуда…

Александер посмотрел на другую ее руку – ту, которая массировала живот. На лице Изабель читались замешательство и стыд. И тогда он понял… Движимый сочувствием, он прошептал ей на ухо:

– Я позову Микваникве, она тебе поможет.

– Спасибо, – едва смогла выговорить Изабель между всхлипываниями.

Сквозь ветви деревьев виднелась прогалина, и Изабель поняла, что они приближаются к месту, где ей предстоит поселиться. Обойдя заросли ивы, она увидела наполовину очищенную от деревьев поляну. Тут и там валялись обгорелые бревна и кучи серых камней. Несколько глубоких рытвин в черной земле вели к постройке – деревянной хижине с двумя окнами и дверью под небольшим навесом. Крыша ее была покрыта замшелым гонтом[129], по центру ее высилась каменная вытяжная труба.

– Мама! Мамочка! Посмот’и туда!

Габриель пальцем показал на верхушку вигвама, возвышавшуюся над зарослями сумаха.

– Мы будем жить там? Скажи, мы будем жить в том домике?

– Думаю, твоей маме больше понравится деревянный дом, a bhalaich[130], – ответил ему Александер, который уже шел к дому.

Вид ее нового жилища стал для Изабель потрясением. Она подобрала испачканные юбки с таким видом, будто намеревалась бежать обратно, до самого Монреаля. Однако скоро ей пришлось разжать пальцы, чтобы пристукнуть комара. Она стояла и смотрела, как Габриель, словно резвый щенок, носится за Александером по поляне. Ее одолевали противоречивые мысли. С одной стороны, она завидовала радости сына, которую не могла разделить. С другой, вид отца и сына, которые прекрасно поладили между собой, наполнял ее душу радостью.

– Чего только не сделаешь ради любви! – прошептала она себе под нос и зашагала вперед.

Но чего еще она была вправе ожидать? В глубине души она знала, что Александер никогда не сможет дать ей того, что давал Пьер. Когда же она наконец приблизилась к двери, открытой для нее мужчиной, ради которого она все бросила, Изабель вздохнула и только потом вошла.

Александер ждал ее с улыбкой на устах, но она очень быстро угасла. Он положил свою ношу у порога и стал ждать.

Габриель убежал, чтобы посмотреть индейское жилище, и на поляне стало тихо. Каждый шаг молодой женщины эхом отдавался в пустой комнате со свежевыбеленными стенами. Вид ее привел Изабель в растерянность. В одном углу, судя по всему, располагалась «кухня» – закуток с примитивной печью, несколько полок на стенах, колченогий стол, две длинные лавки… По другую сторону печи – большая кровать с матрацем из еловых веток, накрытым тиковым одеялом. Значит, это «спальня». Внезапно в душе у молодой женщины шевельнулась тревога: неужели Александер рассчитывает, что они вот так, сразу, начнут жить как супруги? Она нахмурилась. Где-то совсем рядом, просачиваясь сквозь щель в крыше, методично капала вода.

– Я буду спать не в доме, – поспешил уверить ее шотландец. Выражение лица той, кого ему так хотелось обнять, разочаровало его.

– А Мари?

– До наступления ночи я успею сделать кровать и для нее. А ты потом скажешь, куда ее поставить.

– Хорошо? А остальные мои вещи?

– Сейчас мы их принесем.

Не удостоив его взглядом, Изабель направилась к кровати, качая головой и расправляя несуществующие складки на испачканной юбке. Бросив взгляд на свои мокрые мокасины, облепленные грязью, она вдруг почувствовала огромную усталость, и ей захотелось плакать.

– Я… Мне надо отдохнуть.

– Как скажешь!

Александер подошел к входной двери. Уже на пороге он обернулся и с грустным видом посмотрел на нее.

– Изабель, я понимаю, дом очень… скромный.

– Скромный? Это еще легко сказано! – едва слышно отозвалась она.

Александер кашлянул, прочищая горло. Пальцы его нервно сжимались и разжимались. Наверное, нужно было заранее предупредить ее, в каких условиях им предстоит жить. Но Изабель ни о чем не спрашивала, и он решил, что она понимает. Теперь выяснилось, что он ошибался.

– Это – временное жилище. Я хотел сказать… Как только появится возможность, я подыщу для нас что-то получше.

Изабель молча легла на кровать. Сердце Александера затрепетало, когда он вспомнил, как там, в больнице, она однажды склонилась над ним, ослепив своей красотой. Но даже в своем черном заляпанном платье, грязных мокасинах и сползшем набок чепце, из-под которого выбились мокрые белокурые пряди, она казалась ему такой же прекрасной, как и в тот день.

Он вышел из дома, поискал взглядом сына, а потом занялся поисками щели на крыше – ее нужно было залатать в первую очередь. Управившись с этим делом, он ушел на берег, чтобы забрать из лодок оставшиеся вещи. Он думал о том, что Изабель, скорее всего, мечтает теперь вернуться в свое комфортабельное жилище в Монреале. Разумеется, он мог бы предложить ей не менее уютный дом. Однако он дал себе клятву, что не прикоснется к золоту Голландца – ни при каких обстоятельствах. Это богатство ему не принадлежит и принесло бы ему только несчастья. И все же соблазн был велик. Удастся ли ему выполнить данное обещание и удержать Изабель с собой рядом?