Корона Тафелона (СИ) - Авербух Наталья Владимировна

* * *

Пока монах предавался своим грустным мыслям, Иргай добрался до конца своей песни:

   А тем временем да тем времечком    Потеряли Юлди да сотоварищи    Как пришли они к главному оборотню    Да как начали под стенами криком кричать    Криком кричать, топорами стучать:    Отдавай ты нашего товарища.    Да как вышел к ним главный-то оборотень    Волк матёрый да опытный    Да как начал над ними насмехатися    Нет среди вас мне поединщика    Я рукой махну — ляжет конница    Я ногой пихну — пехота повалится    Убирайтесь вы, пока не побил я вас    Не впервой мне с людьми-то справлятися.    Услыхал Увар-оберст те реченьки    Да как вышел он с саблей востренькой    Да и скажет, мол, рано хвалишься.    Ты как волк лесной, на чужое заришься    А до драки дойдёт — хвост поджав, сбежишь.    Не стерпел супостат поношения,    Обнажил он сабельку вострую    Да и с ней-то на Увара кинулся.    Но напрасно волк серый похвастался    Победил его Увар доблестно    Потому что он бился за товарища    Потому что дело его было правое.

— Что, стыдно? — подсела к монаху Врени. — Дурак ты, Юлди. На, выпей.

Юлди покорно взял протянутую ему флягу и сделал глоток. Казалось, он выпил жидкое пламя, оно обожгло ему гортань и вспыхнуло в желудке. Кровь бросилась в голову.

— Ага, вижу, пробрало, — ухмыльнулась цирюльница. Похоже, она и сама была изрядно навеселе. — Пей ещё. Поможет.

Монах безропотно последовал этому совету. Он уже привык пить всё, что ему протягивала Врени.

Глава шестая

Побоище

По Дарилике ехали вместе с летом. Холмы сменялись полями и усыпанными цветами лугами, а потом дорога снова ныряла в лес. В иные города заезжали с богатых ворот, а выезжали из бедных, в иные — наоборот. Непривычно было видеть даже самые большие и величественные дома, сколоченные из дерева, а не сложенные из камней, но в Дарилике всё было деревянное. В какие-то города вовсе не пускали, приходилось вставать под стенами и дожидаться, пока не приедут княжьи слуги, чтобы спросить верительные грамоты. После этого Увара пускали в город «с малой свитой» и вскоре оба отряда двигались дальше.

Время шло. Нежная зелень листвы становилась тем темнее, чем ближе они приближались к цели. Постепенно время и искусство Врени делали своё дело и к степи Юлди подъезжал уже на телеге, то лёжа, а то сидя на сколоченном Иргаем стуле. Монах как раз сидел, когда дорога вышла из леса и перед ним открылось бескрайнее пространство. Не было ни деревьев, ни домов, ни стен, не заборов, только море травы, которое волнами гладил ветер. У монаха захватило дух. Опрокинутой синей чашей над ними возвышалось небо.

Со стороны донёсся неодобрительный голос Врени — она ехала на следующей телеге, вместе с Дакой и её детьми:

— А почему трава жёлтая? До осени далеко ещё.

Дака засмеялась.

— Выгорела, — коротко ответила она. — Солнце соки выпило.

Странно изменились люди, которых Юлди успел хорошо изучить за время дороги. Тафелонцы — это было видно — напряглись, насторожились. Вон седой Берток проверяет, хорошо ли меч из ножен выходит, вон Винхо, приподнявшись в седле, озирается, пытаясь разглядеть, не подкрадывается ли кто. Хромой Ферко похлопывает по раненной шесть лет назад ноге. Габор, Карско и другие, никогда в степях прежде не бывшие, очарованно смотрят вокруг.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

А остальные, Харлан, его сыновья, их сородичи Сил, Калин… как и люди Янака — они расслабились, повеселели. Будто домой вернулись. Сзади раздался женский смех, нежное материнское воркование. Некоторые дети в отряде никогда здесь прежде не были, они выросли уже в Тафелоне.

К телеге подъехал Фатей.

— Хорошо! — сказал он на тафелонском. Он ухмылялся, но Юлди заметил, что юноша странно напряжён.

— Что не так? — спросил монах прямо. Фатей фыркнул. Все знали, что шесть лет назад он продал душу Врагу, чтобы выучиться у его слуги подлым хитростям. Но с монахом юноша всегда был приветлив.

— Всё не так, — отозвался Фатей и вдруг перестал ухмыляться. Лицо его сделалось строгим и как будто даже сердитым. — Второй день людей не видим. Мимо Канева шли — видал, деревни сожжённые стоят?

Юлди смутился. Дорогой он любовался полями, лесами, небом, жалея, что ему не дано, как брату Полди, запечатлеть лечащую душу красоту. Действительно, за полем, которое они проезжали третьего дня, где-то вдалеке виднелись почерневшие развалины.

— Здесь всегда неспокойно, — припомнил монах разговоры Увара и Янака. — Князья…

— Князья знают: сожжёшь деревню, хлеба не будет, — перебил его Фатей.

Юлди вдруг вспомнил: то поле сплошь поросло бурьяном. Он ещё тогда подумал: отдыхает. Фатей покачал головой.

— Всё не так, — повторил он и снова заухмылялся.

* * *

Стоять на краю не стали, двинулись по дороге через степь. Что она наезженная, успокаивало, значит, тут часто ходили. Значит, можно пройти. Дака, покрикивая на Сагилла, чтобы не вертелся на краю телеги, рассказывала Врени:

— Ты не смотри, что в степи стен нет. Она не ровная. То холм, а то овраг. Умеючи можно близко подобраться, а мы и не заметим.

— Ты тоже не заметишь? — хмуро спросила цирюльница. — Иргай не заметит?

Дака мотнула головой и засмеялась.

— Иргай заметит, да. Если ты подкрадёшься, Иргай заметит. А если Акшин — нет, не заметит.

— Кто такой Акшин? — устало вздохнула Врени.

Дака перестала смеяться.

— Человек, — сказала она сердито. — Вот встретимся, я ему — ух!

И мотнула головой, как когда-то в девичестве, когда от этого движения чёрные косы хлестали её по плечам.

— Ха! — сказала Дака возбуждённо. Врени заметила, как в её глазах загорелся злой кошачий огонь. — Гляди! Заметили! Фатей! Фатей!

Передние всадники в отряде действительно заметно заволновались.

— Хей, — отозвался Фатей, в самом деле подъезжая к их телеге. Когда-то сестра заменила ему и мать, и отца, но теперь он смотрел на неё со снисходительностью взрослого мужчины. — Не кричи. Пыль на краю неба.

Он покосился на Врени — свою сестру в прозрении — и снисходительно объяснил:

— Пыль — кони скачут. Скоро тут будут.

Увар прокричал приказ и оба отряда остановились. Мужчины окружили телеги. Кто-то принялся взводить самострелы, кто-то изготовил к стрельбе лук, остальные обнажили свои кривые мечи — удобно с коня рубить — и достали из-за поясов топорики. Врени в тревоге посмотрела на Даку. Когда у неё так горят глаза, жди беды.

* * *

Чужих было немного — всего два десятка. Не таясь, они подъехали к ощетинившимся оружием всадникам, старший, в хорошем риканском доспехе и шлеме тернской работы — одному Заступнику известно, как они сюда попали! — выехал вперёд и что-то прокричал. Потом вгляделся в отряд и перешёл на родной язык Даки, который ни Врени, ни Юлди не понимали, но могли узнать.

— Он говорит, — немного удивлённо перевела Дака, — что они люди великого хакана. Что нас заметили на заставе, которую поставили волей Неба и по приказу его хакана. Требует рассказать, кто мы, откуда и куда едем.

Янак подъехал к Увару и что-то ему тихо сказал, указывая то на чужих, то на степь позади них.