Принцесса Володимирская - Евгений Салиас-де-Турнемир

Еще более смеялся внутренне Шенк, вспоминая, что он все-таки обещал хозяину продолжать свою службу в гостинице, управляя в буфете, помогая повару, убирая горницы и прислуживая самым важным проезжающим.

Барон вскоре был уже в Нейсесе, резиденции принца Лимбургского, где находился и его посланник, отозванный из Парижа.

Барон был принят Рошфором с восторгом, но благодаря расспросам графа, на которые уклончиво отвечал Шенк, не скоро удалось ему заставить счастливого Рошфора рассказать все то, что – предполагалось – он знает лучше его.

– Какое ужасное дело! – восклицал Рошфор. – Весь Париж негодовал; потом весь Париж восхищался вашим поведением. Вас иначе не называли в салонах как именем: le sauveur de la princesse [29] Расскажите мне, ради бога, одно, что не совсем понятно! – продолжал Рошфор и задавал Шенку вопросы, которых Шенк, конечно, и понять не мог.

Наконец удалось барону заставить Рошфора рассказать ему все в подробностях.

– Мне интересно прежде всего узнать от вас, граф, как Париж узнал об этом и не прибавлено ли чего-либо нашими врагами.

Когда Рошфор рассказал все придуманное Игнатием и назвал его несколько раз как самого горячего заступника принцессы, то Шенк вздохнул свободнее. Дело было спасено. Если бы он захотел, то мог тотчас ехать в Париж, сопровождая принцессу Володимирскую.

Она имела полную возможность поселиться в том же доме, где зарезали на ее глазах мужа; она могла снова пользоваться теми суммами, которые были в руках отца Игнатия. Но это не входило в расчет Шенка.

Ему хотелось воспользоваться обстоятельством, чтобы избавить любимую им женщину от темной и сомнительной будущности, спасти ее из рук иезуита. Одним словом, Шенку хотелось на время обмануть Алину, быть в заговоре с графом Рошфором, и, конечно, в заговоре такого рода, на который тот сейчас же согласится.

Отдохнув от дороги, Шенк на другой же день объяснился в любви пред графом за Алину, убедил его, что принцесса Володимирская молчала и скрывалась из стыдливости, что она обожает давно графа и готова отказаться от всех своих прав на московитский престол, чтобы быть женой его.

Разумеется, после этого Шенк собрался в обратный путь к Алине уже в качестве свата от Рошфора, с формальным предложением руки и сердца очаровательной принцессе.

– Передайте принцессе, – сказал Рошфор, – что, согласившись выйти за меня замуж, она не унизится, хотя она по крови принадлежит к царственному дому. Рошфоры де Валькур происходят также от владетельных принцесс, а по матерям – в родстве с домом Бурбонов. Двоюродная сестра короля Генриха IV вышла замуж за одного маркиза де Салин-де Валькур-де ла Рош…

И Рошфор перечислил подробно своих предков.

– А черт их всех побери! – думал в это время Шенк про себя. – Я уверен, что и я в родстве с царственным домом… хотя бы фараонов египетских. Троюродная тетка Навуходоносора могла положительно и с удовольствием выйти замуж за моего предка в тысяча сто одиннадцатом колене.

И, прервав генеалогическую беседу, барон попросил у Рошфора тысячу талеров взаймы себе на дорогу…

Получив деньги, Шенк весело двинулся в обратный путь.

III

Алина, оставшись одна по отъезде Шенка, много думала о советах преданного ей человека, которого когда-то она чуть не возненавидела из-за графа Осинского.

Как недавно было это время, а сколько с тех пор перемен совершилось в ее жизни! Прошло несколько месяцев, а за это время она уже была г-жою Тремуаль, колдуньей Алимэ, Азовской владетельницей и, наконец, принцессой Володимирской… И для чего? Чтобы снова упасть еще ниже г-жи Тремуаль.

И как все спуталось за это время! Близость с Шенком странно отразилась на ее характере. Он, человек безнравственный по убеждению, умный и энергичный и, наконец, преданный ей, теперь будто развратил ее умственно. А сам он за тот же промежуток времени благодаря искреннему чувству к ней стал лучше, пожалуй честнее и, во всяком случае, добрее к ней.

В дружбе его Алина не сомневалась. Вместе с тем целый переворот совершился в ней! Если одно время недолго перестала существовать – в общественном мнении и убеждении – принцесса Володимирская, дочь русской государыни, и потом вскоре Париж признал ее снова, то сама Алина и в беде, и в горе не перестала верить в себя и свое происхождение.

– Верить ли Игнатию? – снова спрашивала она себя постоянно и днем, и ночью.

И в ней самой не было ответа на вопрос. Теперь, на свободе, в глуши, в городишке на берегах Рейна, Алина могла спокойнее обдумать все, оценить слова и действия Игнатия.

– Зачем ему бросать деньги? – думалось ей. – Зачем давать мне большие суммы, которые хотя и мои, но по закону его собственность неотъемлемая? Зачем уверять меня, что я – дочь Елизаветы, если это ложь? Наконец, зачем магнатам Польского королевства и Шуазелю – министру могущественнейшего государства Европы – участвовать в обмане?..

– Им нужна талантливая женщина для хитрой политической интриги! – говорит мне Шенк. – Зачем же им меня выбирать для этого? Мало ли женщин на свете, способных разыграть обманщицу, самозванку!.. Почему же, действительно, отец никогда не говорил мне, кто и откуда я родом и кто моя мать?

Иногда Алина ввечеру ложилась спать, глубоко убежденная, готовая идти под присягу и даже на борьбу и на смерть за свои святые права дочери русской императрицы.

Иногда же Алина горько плакала. Она вспоминала, как прогнал ее Игнатий! Она считала себя безродной сиротой и сожалела о многом, совершенном в жизни и другими, и ею самой для того, чтобы судьба могла сделать из нее простую авантюристку.

– Моя судьба падать, возвышаться и снова еще ниже падать. Да, Шенк, мы правда умрем когда-нибудь с голоду в мансарде или на чердаке.

Дни отчаяния бывали чаще дней уверенности и счастия…

Но когда пришло письмо Рошфора, все изменилось.

Алина, готовая уже примириться с мыслью быть женою посланника – если он еще этого пожелает, после парижской катастрофы, – вдруг снова почувствовала себя на высоте монархини.

– Если Игнатий напишет, позовет снова, то я пойду на его дело! – думала она. – Пускай не я, а «они», то есть Игнатий и его соучастники, решат мою судьбу. Если они все покинули или если я услышу, что у них появилась другая принцесса, дочь Елизаветы, то я поверю в коварный обман Игнатия. Тогда я буду презирать себя за то, что подавала руку убийце моего отца, графа Велькомирского. Но если они снова явятся ко мне? Если без меня предприятие немыслимо? Если без меня Франция и Шуазель не пойдут на разрыв с Россией и на войну?! Разве это не будет доказательством истины моего происхождения? А когда я буду графиней Рошфор – мое положение будет уже иное, более мудреное. Я унижусь в глазах русской нации.