Убийство Сталина и Берия - Юрий Мухин

Теперь читателям, надеюсь, будет более понятно, почему в литературе так скупо цитируются материалы уголовных дел (протоколы суда, к примеру). Все эти «невинные жертвы сталинизма», реабилитированные Верховным судом (или большинство из них), – это самые отъявленные преступники, и подонки Верховного суда это знают.

Возможно, некоторые читатели уже мною недовольны: расследуем убийство Берия и Сталина, начали говорить о необходимости устранения партии от власти, переключились на жидов, потом на евреев и никак не можем эту тему закончить. Ну так ведь это такое дело, что в нем все тщательно скрыто и изолгано. Чтобы найти факт, нужно понять, что это факт. А для понимания факта необходимо привлечь все предвходящие обстоятельства и понять сначала их. Да, роль еврейских жидов в этом деле не больше роли жидов других национальностей. Но Голда Меир их спровоцировала на активные действия и, хотя сами действия еврейских жидов для нашего расследования особого значения не имеют, но нам важна реакция на них людей из верхушки власти СССР. По этой реакции можно судить об ожидовлении государственного аппарата и, следовательно, о степени угрозы СССР как государству.

Но закончим с ЕАК и судьей Чепцовым. Итак, судья вполне мог, если считал подсудимых невиновными, оправдать их. При Сталине никто и ничего бы ему не сделал, поскольку такие случаи были. Но Чепцов их всех осудил, а в объяснении в 1955 г. он написал, что ходил к Маленкову, к министру МГБ Игнатьеву и его заму Рюмину с просьбой не судить, а вернуть дело на доследование. Однако что именно Чепцов имел в виду под словами «доследование», он не объясняет. Дело в том, что такой возврат в подавляющем числе дел означает, что подсудимые виновны, но фактов их вины следствие нашло слишком мало для приговора. Обычно это так, и некий А. Ваксберг даже восхищается храбростью судьи Чепцова, «не побоявшегося пойти к министру ГБ».[489]

В 1989 г. Комитет партийного контроля, анализируя это дело, привел показания помощника замминистра ГБ Рюмина – Гришаева. И тот показал, что Чепцов ходил к Игнатьеву не потому, что считал дело ЕАК сомнительным, а потому «что арестованные не разоблачены и корни преступлений не вскрыты».[490] То есть Чепцов в 1952 г. считал, что если подсудимых расстрелять, то тогда невозможно будет выявить настоящих руководителей заговора и именно поэтому требовал от Игнатьева дорасследовать дело ЕАК. Но Игнатьев, будущий убийца Сталина, решил спрятать концы этого дела в воду или, вернее, в смертном приговоре.

Ведь, откровенно говоря, если отбросить визг сионизированной прессы, то реальные репрессии против сионистских антисоветских организаций никак не соответствуют масштабам репрессий против, скажем, украинских националистов или литовских, и совершенно не равны реакции граждан СССР на еврейский расизм. Так, скажем, в дни смерти Сталина МГБ информировало ЦК, что в народе в смерти Сталина открыто винят евреев. И несмотря на это во всем СССР с 1948 г. по 1952 г., кроме упомянутого дела, было осуждено всего 110 сионистских активистов, из которых 10 – к высшей мере. Сравните эти цифры с цифрами борьбы с украинскими националистами. С 1944 г. по 1952 г. в западных областях Украины было убито 153 тыс. членов ОУН, арестовано 134 тыс., и навечно выслано из Украины 203 тыс.[491]

Иными словами, у правоохранительных органов той поры все получалось со всеми национальностями, но как только они приближались к передовому отряду советских жидов – к сионистам или еврейским жидам, их «заклинивало».

Видите ли, гражданин – это человек, который служит государству и находится под его защитой. И находится он под защитой именно потому, что служит сам и служат все. Жид служит только сам себе. Он разваливает государство. И если органы государства парализуются жидами, то для государства это очень плохой симптом.

И такие симптомы стали появляться на всех уровнях власти.

Рассмотрим, как в послевоенные годы при столкновении с делами евреев тормозился такой, казалось бы, мощный аппарат, как Министерство госбезопасности.

Напомню, что перед самой войной Народный комиссариат внутренних дел, объединявший в себе все виды розыскной деятельности, разведку и контрразведку, начали разделять на три ведомства. Из НКВД выделились органы, ведущие контрразведку в армии, сначала они назывались особыми отделами (с подчинением наркому обороны), в ходе войны им дали название «Смерть шпионам!», или сокращенно «Смерш». Милиция, пограничники, внутренние войска, лагеря и связанные с ними производства остались в ведении НКВД. Разведка, контрразведка и следствие по делам о государственных преступлениях планировалось перевести в наркомат госбезопасности, но война затормозила это разделение, и оно фактически произошло только в 1943 г. Берия руководил НКВД, убитый по его «делу» в 1953 г. Меркулов – НКГБ, и «Смершем» руководил В. С. Абакумов.

После войны Берия избирается членом Политбюро, возглавляет атомный проект и его освобождают от должности наркома ВД. В это время от должности наркома ГБ освобождается и Меркулов.

Теперь уже не в наркоматах, а в министерствах должность Берия занимает Круглов, а должность Меркулова – Абакумов.

Неизвестно отношение Берия к Абакумову (тот был его бывшим подчиненным), но, судя по дальнейшему, назначение Абакумова на должность министра МГБ не было инициативой Лаврентия Павловича, поскольку практически немедленно между первым заместителем Предсовмина Берия и министром МГБ начались трения. Большими они быть не могли, так как Берия за силовые структуры страны не отвечал, а разведку и контрразведку по атомному проекту вели отделы МГБ под его непосредственным руководством.

Тем не менее историки собрали такие примечательные факты. Берия, помимо того, что был маршалом СССР, был и последним, кто имел персональное звание народного комиссара госбезопасности, которое тоже соответствовало маршальскому. Поэтому в здании МГБ ему полагался кабинет. Но Абакумов распорядился убрать из кабинета Берия секретаря, а в кабинете прекратить делать уборку. Разумеется, Берия перестал приезжать в этот кабинет и когда, после его убийства, в этот кабинет зашли, чтобы сделать обыск, то нашли его весь заросшим паутиной. Вот такая со стороны Абакумова мелкая, но характерная пакость.[492]

Когда после убийства Берия Абакумова обвинили в том, что он тоже член «банды Берия», то возмущенный Абакумов пытался напомнить всем, что они с Берия были врагами до такой степени, что Берия даже ни разу не пригласил его на свои застолья, которые с грузинским радушием он устраивал для своих товарищей по правительству и ЦК.[493]

Те историки, кто подробнее вникает в дела Берия и Абакумова, единодушно отмечают эту вражду, но затрудняются дать версию ее причин. Действительно, для Абакумова Берия был хотя и посторонний, но очень высокий начальник. Ну зачем на пустом месте нужно было с ним враждовать? Даже с точки зрения карьеры самого Абакумова, ведь его на должность ставило Политбюро, а Берия в марте 1946 г. повысили в партийной должности, и он стал одним из 11 членов этого органа. Зачем нужно было Абакумову иметь в Политбюро человека, враждебно к себе настроенного?

Думаю, тут дело вот в чем. Между партийными и хозяйственными работниками СССР существовал скрытый антагонизм, который очень трудно было заметить из-за необходимости подчинения хозяйственников партийцам. Но этот антагонизм был тем больше, чем больше партиец был партийцем, т.е. формальным болтуном, сторонящимся дела, и чем больше хозяйственник был хозяйственником, т.е. чем больше он был предан делу. Образный пример. Хозяйственнику поручили построить дом в очень тяжелых условиях, а партийцу «осуществлять руководящую роль партии» в этом строительстве. Пока хозяйственник решает тысячи проблем, связанных со стройкой, партиец пишет на него докладные записки в ЦК о том, что хозяйственник плохо работает. Пишет не из врожденной пакостности, а на всякий случай: вдруг хозяйственник дом не построит, и тогда партиец заявит: а я же предупреждал! Отсюда и проистекает неприязнь, которую порой трудно скрыть.

Я уже показал выше, что такая неприязнь существовала между Берия и Председателем Госплана Вознесенским по меньшей мере в 1941 г., когда Берия стремился обеспечить страну углем, а Вознесенский стремился обеспечить себе спокойную жизнь с нерастраченными резервами. Вознесенский свою карьеру начал делать в Ленинграде, оттуда же в Москву после окончания войны прибыли 1-й и 2-й секретари Ленинградского обкома – Жданов и Кузнецов. (Жданов умер в 1948 г., а Вознесенский с Кузнецовым осуждены по одному «ленинградскому делу»).

Бывший после Жданова первый секретарь Ленинградского обкома А. А. Кузнецов становится секретарем ЦК ВКП(б), курирующим, как сказали бы сегодня, «силовые министерства». И Абакумов был назначен министром МГБ именно по его предложению. То, что Абакумов был тесно связан с «ленинградцами», подтверждается вопросами, которые ставило следствие перед ним после ареста. Его, в частности, обвинили, что это не МГБ под руководством Абакумова вскрыло «ленинградское дело»,[494] а сами партийные органы под руководством Маленкова. А МГБ начало исполнять свои обязанности вынужденно, после того, как в ЦК уже стало все известно.