Отпуск в тридевятом царстве - Галина Бахмайер

— Танбик! Танбик! — пронзительно завопила она. — Идите сюда!

Знахарь прибежал сразу, гулко топая по половицам. Слегка придя в себя от поднявшейся суматохи, Бенвор разлепил немного поджившие глаза. Танбик стоял в паре шагов от кровати и с ужасом смотрел на что-то под приподнятой рубашкой.

— Это бубоны, миледи, — выдавил он. — Чума… Мы все умрем.

Олквин снова провалился в душную темноту.

Ни Танбик, ни Даина, ни Хоркан теперь не появлялись. Одна только Джелайна, совсем осунувшаяся и бледная, несла бессменный караул у его постели. Бенвор цеплялся за ее усталый голос, как за последнюю соломинку.

— Если бы я точно знала, что можно обменять у смерти свою жизнь на твою, я бы сделала это, не задумываясь. Господи, если бы я знала хоть одну молитву… Я бы молилась, как могла, но имею ли я на это право — я, отнявшая столько жизней? Могу ли я теперь выпросить у смерти тебя?

Казалось, хуже быть уже не может. Долгое забытье давно стало предпочтительнее коротких и мучительных периодов сознания. Начались галлюцинации, и Бенвор как-то услышал ласковый шепот:

— Мальчик мой… Мой любимый мальчик…

Неясная женская фигура, кого-то удивительно напоминающая… Олквин внезапно узнал ее — и уже не понимал, сон это или явь. Мать склонилась над ним, невыразимо прекрасная, какой он ее никогда не помнил. Глаза цвета солнечной морской глубины были полны неземной печали и нежности. Потом ее туманный образ стал выцветать, пока окончательно не поблек, превратившись в бесплотное облако. Она снова оставила его. Бенвору захотелось заплакать, как в детстве. Чуда не произошло. Призраки не возвращаются в мир живых.

В горячечном мареве призрачный силуэт то и дело перемещался, пока снова не приблизился. Теперь в нем не было стольких красок. Единственный в этом мире реальный призрак касался лба Бенвора холодной невесомой рукой и скорбно смотрел на него прозрачными глазами, полными сверкающих слез. Призрачный шепот, переходящий в тихие рыдания, казался почти потусторонним.

— Только не умирай, — доносилось сквозь вязкий туман. — Не оставляй меня одну, умоляю, держись.

Очнувшись от холода и невозможности пошевелиться, Олквин сквозь ресницы увидел, как Джелайна с окаменевшим, сосредоточенным лицом тщательно прокаливает над свечой тонкое лезвие кинжала.

— Прости меня, — тихо сказала она, заметив, что юноша приоткрыл глаза. — Я пробовала избавить тебя от лишних страданий, но как раз над самой нужной точкой вырос бубон, значит, придется прямо так… Прости.

Бенвор почувствовал, что раздет и крепко привязан, а в зубах что-то зажато. Он еще не успел ничего понять, как Джелайна быстро отставила свечу и наклонилась.

Вся боль до этого, даже вместе взятая, не шла ни в какое сравнение с укусом раскаленного жала, впившегося туда, где раньше и тронуть-то было нельзя. Бенвор рванулся, выгибаясь дугой, но веревки держали крепко. Сил на крик уже не было, или он просто сорвал голос. И спасительное беспамятство, как назло, не приходило, а Джелайна безжалостно повторяла ту же пытку снова и снова, каждый раз в другом месте. Казалось, это не кончится никогда, и юноша смутно помнил, что когда боль, наконец, стала переносимой, и его развязали, он проклинал Джелайну самыми последними словами, гнал ее прочь от себя, велел убираться ко всем чертям и дать ему спокойно сдохнуть. В ту минуту Бенвор ее почти ненавидел. Уже проваливаясь в темноту, он слышал, как женщина тихо плачет.

— Мальчик мой любимый, только живи! Мне ничего не надо, лишь бы ты снова открыл глаза и стал прежним.

Оставляя яркие черные следы на первом снегу, двое всадников приблизились к выставленным прямо на дорогу соломенным вешкам. Рядом, чуть припорошенные белым, темнели старые, брошенные кострища.

— Чего это такое? — недоуменно кивнул на вешки молодой солдат. Тот, что постарше, нахмурился, припоминая. Потом выругался и торопливо развернул коня.

— Давай назад. Нельзя дальше, — и припустил вскачь. Догнав его, молодой окликнул:

— Зачем это стоит? Что там?

— Черная смерть! — не оглядываясь, рявкнул тот. — Чума! Скорее!

Через пару часов у вешек появился кутающийся в волчий мех Платусс.

— Ну все, — довольно протянул он, внимательно осмотрев свежие следы. — Молва теперь пойдет. Половину зимы к нам точно не сунутся.

Повернувшись, он зашаркал по дороге в противоположную сторону, по-стариковски тихо бормоча себе под нос.

Сияющие пылинки невесомо танцевали в узкой солнечной полоске. Луч почти касался кончика носа Бенвора, и юноша невольно задержал дыхание, потом чуть фыркнул. Пылинки перемешались, закружились быстрее, но никуда не делись. Наоборот, их будто прибыло. Оконная рама скрипнула от легкого сквозняка и приоткрылась шире, впуская больше солнца. Свежий морозный воздух быстро растекался в душной комнате, принося с собой знакомые звуки с улицы.

Солнце, пыль, холодок, голоса… До Бенвора вдруг дошло, что у него наконец-то появилось хоть что-то, помимо боли и беспамятства. Все еще не веря в это до конца, он осторожно пошевелился. Нет, боль не ушла окончательно, она все еще жила повсюду, но было и другое — свербящие раны, затекшая спина, тупой шум в голове и разламывающая слабость. Попробовав двинуть рукой, Олквин потревожил присохшую в подмышке повязку и резко втянул воздух сквозь зубы.

Рядом зашуршало, и в поле зрения появилась голова Джелайны — взлохмаченная, с отпечатком рукавного шва на щеке, с ввалившимися, красными глазами и глубокими тенями под ними. Женщина тихо ахнула, приложила руку к его лицу — на этот раз уже теплую — и вдруг разрыдалась, уткнувшись лицом в скомканное одеяло. Золотые пылинки кружились и садились ей на волосы, расплывались у Бенвора перед глазами в сверкающей солнечной реке.

— Раз идет на поправку — значит, больше не заразный, — заявил Танбик, входя в комнату.

— Все равно, — идя следом, устало возражала Джелайна, видимо, продолжая какой-то спор. — Надо еще все это сжечь, и это, и вымыть, и полы кипятком ошпарить…

— Сегодня же все будет сделано, миледи. А вам поспать надо. И так надоело, небось?

— Еще как, — скривилась она. — Но вам нельзя ничего трогать. Я соберу все вещи в мешок…

— Потом соберете, а Тиви сам вынесет и сожжет.

— И закопает, — настырно добавила женщина.

— И закопает, — вздохнув, согласился Танбик. — Да не буду, не буду я ничего трогать! Идите уже, вас ноги не держат.

— Да, док, — вяло усмехнулась Джелайна и исчезла из виду. Знахарь поклонился проснувшемуся Бенвору.

— Слава Богу, милорд, вы живы и выздоравливаете! А я уж, признаться, и вовсе отчаялся. Ехал спасать отравленного, а оно вон как вышло…