Маски времени (сборник) - Роберт Силверберг

— Погодите, — сказал я. — Евпрепия? Не Пульхерия? — В моей ладони сверкнул золотой визант и быстренько упорхнул в уже ждавшую его ладонь дворецкого. — Я не пьян, и все это очень важно. Когда Лев женился на этой… этой Евпрепии?

— Четыре года тому назад.

— Че-ты-ре-го-да-на-зад? Нет, это невозможно. Пять лет тому назад он женился на Пульхерии, которая…

— Вы, должно быть, ошиблись. Господин Лев женился только однажды, на Евпрепии Макремболитис, матери его сына Василия и его дочери Зои.

Рука дворецкого снова приподнялась. Я опустил в нее еще один визант.

Чувствуя, как у меня из-под ног уходит земля, я забормотал:

— Его старшим сыном является Никетас, который еще не родился, и у него совсем не должно быть сына Василия, и… Боже праведный, неужели вы затеяли какую-то нечестную игру со мною?

— Клянусь перед образом Христа-Пантократа в том, что все сказанное мною — истинная правда до единого слова, — решительно заявил дворецкий.

Постукивая своим кошельком с византами, я сказал, теперь уже совсем отчаявшись:

— А насколько возможно устроить мне аудиенцию у госпожи Евпрепии?

— В принципе — почему бы и нет? Вот только сейчас ее нет здесь. Она уже три месяца отдыхает во дворце Дукаса на трапезундском побережье, где ждет своего следующего ребенка.

— Три месяца? Значит, здесь не было никакого званого вечера несколько недель тому назад?

— Нет, не было, господин.

— И здесь не было императора Алексея? И Фемистоклиса Метаксаса? Ни Георгия Маркезиниса из Эпира? Ни…

— Никого из них, господин. Чем я еще могу вам помочь?

— Наверное, уже ничем, — сказал я и, шатаясь, побрел прочь от дворца Дукаса как человек, которого поразили своим гневом боги.

54

Печально я странствовал по юго-восточной окраине Константинополя, вытянувшейся вдоль берега Золотого Рога, пока не набрел на лабиринт из лавок, рыночных площадок и таверн поблизости от того места, которое через какое-то время будут называть мостом Галата и где сегодня тоже лабиринт лавок, рыночных площадок и таверн. По этим узким, то переплетенным, то хаотически разбросанным, улицам я брел совершенно бесцельно, как зомби. Я ничего не видел, так же, как ни о чем не в состоянии был думать. Вот так, не соображая, я просто ставил одну ногу впереди другой и продолжал брести, пока уже под самый вечер судьба снова не «схватила меня за яичники».

Я вошел, спотыкаясь, наугад в одну из харчевен, размещавшуюся в двухэтажном строении из неокрашенных досок. Несколько торговцев потягивали здесь свою ежедневную дозу вина. Я тяжело бухнулся за покоробленный и шаткий стол в никем еще не занятом углу комнаты и, тупо уставившись на стену, стал думать о Евпрепии, беременной жене Льва Дукаса.

Ко мне подошла хорошенькая подавальщица и спросила:

— Вина?

— Да. И чем крепче, тем лучше.

— И жареной баранины?

— Спасибо, я не голоден.

— Мы здесь делаем очень вкусную баранину.

— Я не голоден, — повторил я. И угрюмо уставился на ее лодыжки. Лодыжки у нее оказались очень и очень приличными. Я перевел взор чуть повыше, на икры, но здесь меня ждала неудача, так как ноги ее скрывались за складками простого длинного одеяния. Она ушла и вскоре вернулась с бутылью вина. Когда она ставила его передо мной верхняя часть ее одеяния распахнулась, и моему взору предстали две полные, белые, с розовыми кончиками, груди, которые свободно вывалились наружу. Тогда наконец-то я взглянул на ее лицо.

Она вполне могла бы сойти за сестру-близняшку Пульхерии.

Такие же темные озорные глаза. Такая же, без малейших изъянов, оливковая кожа. Такие же полные губы и тонкий нос. Такого же возраста — примерно семнадцати лет. Различия между этой девушкой и моей Пульхерией заключались лишь в одежде, осанке и выражении лица. Девушка была в довольно грубом одеянии: ей недоставало аристократической элегантности осанки и походки Пульхерии; и были у нее какие-то надутые, будто недовольные губы. Она имела мрачный вид девушки, болезненно уязвленной тем, что она поставлена явно ниже того места, которое, как ей кажется, могла бы занимать.

— Ты почти, как Пульхерия, — сказал я.

Девушка хрипло рассмеялась.

— Что за несусветную чушь вы там порете?

— Одна моя знакомая девушка очень на тебя похожа. Так вот — ее зовут Пульхерией.

— Вы придуриваетесь или, наверное, совсем пьяный! Я и есть Пульхерия. И мне очень не нравятся эти ваши заумные заигрывания, незнакомец.

— Ты Пульхерия?

— Определенно.

— Пульхерия Дукас?

Она расхохоталась мне прямо в лицо.

— Дукас! Ну и скажете! Теперь я точно знаю, что вы не в своем уме. Пульхерия Фотис, жена Гераклеса Фотиса, владельца постоялого двора!

— Пульхерия… Фотис… — тупо повторял я. — Пульхерия… Фотис… жена… Гераклеса… Фотиса…

Она близко наклонилась ко мне, дав мне еще раз возможность полюбоваться ее потрясающей грудью. И теперь уже не надменно, но встревоженно, она тихо произнесла:

— Судя по вашей одежде, вы знатная персона. Что вам здесь надобно? Гераклес что-то не так сделал?

— Я здесь только для того, чтобы отведать вина, — сказал я. — Но послушайте-ка, скажите мне вот что: вы Пульхерия, урожденная Ботаниатис?

Ее будто поразило молнией.

— Вам это известно!

— Это правда?

— Да, — сказала моя обожаемая Пульхерия и грузно опустилась на скамью со мной рядом. — Только теперь я уже больше не Ботаниатис. Вот уже пять лет — с того самого времени, как Гераклес… этот мерзкий Гераклес… с того времени, как он… — Она, разволновавшись, отпила вина прямо из моей чаши. — Кто вы, незнакомец?

— Георгий Маркезинис из Эпира.

Это имя ей ничего не говорило.

— Двоюродный брат Фемистоклиса Метаксаса.

Она от удивления широко разинула рот.

— Я так и подумала, что вы важная персона! Я это сразу поняла! — Она вся затрепетала, и от этого стала еще более привлекательной. — Так чего вы от меня хотите?

Другие посетители харчевни стали поглядывать в нашу сторону.

— Мы бы не могли пройти куда-нибудь, чтобы поговорить? — спросил я. — Куда-нибудь, где нам никто не будет мешать.

Она спокойно и понимающе посмотрела на меня.

— Одну минутку, — сказала она и вышла из харчевни. Я услышал, как она звала кого-то, крича как торговка рыбой, и вскоре в комнату вошла оборванная девчонка лет пятнадцати. — Присмотри, Анна, — велела ей Пульхерия. — Я некоторое время буду очень занята. — Она повернулась ко мне. — Мы можем пройти наверх.

Она провела меня в спальню на втором этаже дома и тщательно затворила дверь на засов.