Чужая осень (сборник) - Валерий Смирнов

— Сережа, ты прав, вопрос действительно бестактный. Но чтобы не было больше несовпадений, давай сразу договоримся о дальнейшей судьбе Велигурова. Скоро его будет чем прижимать. Это сделаешь ты. Компромата на него — выше крыши. Купчую составь по всем правилам, заверенную у нотариуса.

— А потом?

— Что потом?

— Велигуров не только под нашим контролем. Допустим, он подпишет документы, с его прикрытием справиться спокойно можно. А завтра он вместе с Городецким по этому поводу подкрепления не из Москвы затребует.

— И что ты предлагаешь?

— Велигуров подписывает купчую, коллекция изымается, а Велигуров… Нервы не выдержали у отставного генерала. И — головой в окно.

— Сережа, я понимаю, что это сейчас самый популярный вид спорта у пенсионеров. В Москве год назад тоже из окон сыпались горохом бывшие ответственные партработники. Я бы позволил Велигурову растечься по асфальту, но сейчас этого делать нельзя.

— А когда можно будет?

— Вот это уже решать мне, Сережа. Тем более, как ты успел пронюхать, Петр Петрович несколько сложнее, чем я думал. У меня есть кое-какие варианты. Не думай, что ты меня сильно умокнул. Если бы я рассчитывал только на помощь фирмы «Ирина», мог бы претендовать не больше, чем на должность швейцара. Так что, не всегда задуманное получается. А по этому поводу — перестань даже думать о нервах Велигурова. Они у него крепкие. Как только начнут сдавать — ты об этом узнаешь первым.

35

Если мне что и нравится в так называемых негосударственных каналах местного телевидения, так принципы их работы. Реклама есть реклама, но ведь должна быть какая-то граница между здравым смыслом и стремлением побольше заработать. Возможно ли, чтобы во время передач «Останкино» по экрану поползли титры; «Коллектив станкостроительного завода имени пианино Сергея Рахманинова поздравляет вахтера тетю Нину с годовщиной — серебряной свадьбой»? Зато на местном телевидении возможно и не такое. Вот поэтому, помня о Сережиной просьбе, я набросал небольшой текст и Босягин, постоянно подкармливающий один из телеканалов, убежал, твердо заявив, что все будет в лучшем виде.

Больше того, этот текст с удовольствием предъявят зрителям поголовно все телекомпании, несмотря на конкуренцию между собой и совершенно разные финансовые источники. Так что я не стал дожидаться, пока по экрану телевизора под музыку «Голубой вальс» поползут титры «Петра Петровича поздравляют с днем ангела его ближайшие друзья Василий Васильевич и Иван Иванович», а, полностью доверяя Босягину, отправился к Студенту.

Петру Петровичу и без рябовских намеков стоило напомнить о своем существовании, немного щелкнув по носу. И если Петька поведал Велигурову, как мы с ним друг друга обзываем, а наш отставничок увидит эту рекламу, боюсь, он по комнате не козлом — кенгуру поскачет. Что будет очень неплохо перед тем, как Рябов начнет его убеждать продать свою замечательную коллекцию. Именно продать. Конечно, дай волю Сереже, так он Велигурова запросто бы в окно выбросил, а собрание бесплатно вывез. Но нет. Такие методы работы меня никогда не устраивали.

Мои люди ни разу не позволили себе обокрасть чью-то квартиру или подломить храм. Зачем, когда можно делать все легально. Мало ли людей вынуждены расставаться с произведениями искусства. Даже если они и не сильно этого хотят. Так проще у них антиквариат купить, все равно разница между закупочной и продажной ценой будет такой, что выгода очевидна даже недоучке, изгнанному из школы для недоразвитых из-за хронической неуспеваемости. Пусть другие воруют, совершают ограбления по заказу. Я — никогда. И двадцать лет чувствую себя относительно спокойно. Даже если на таможне всплывает какая-то вещь, так, извините, это не народное достояние, а моя собственность, официально купленная много лет назад, между прочим, в теперешней уже загранице. Может, я ее хочу на родину вернуть в виде жеста доброй воли?

Но это так, к слову. Я не столь наивен, чтобы общаться с таможенниками. Тэнго, компаньон мой из братской Грузии, работал, применяя другие методы и слишком доверял таможне. Ну и что теперь? Сгорел. Нет, он жив-здоров, больше того, улик на него никаких, но под каким он сидел колпаком — Штирлицу рядом нечего делать. Затаился Тэнго, выжидал. И дождался своего часа. Грузия стала самостоятельным государством, где привыкли к постоянной стрельбе, и друг Тэнго тут же ожил. Плевать ему на уже российских гэбистов, которые пасли его тщательнее, чем колхозный пастух корову-рекордистку. А почему Тэнго под колпак взяли? Потому что кражу санкционировал, по предварительному заказу. Причем, не в России и не у себя в Грузии, а заграницей по нынешним понятиям, в Бакинском театре русской драмы. Там «Портрет» Марка Шагала на стене висел. Тэнго, наверное, долго удивлялся, как это его до сих пор никто не украл? Сперли портрет, перекинули на Запад и толкнули за сто пятьдесят тысяч баксов. А театралы эти в ментуру побежали: караул, ограбили. Менты, ясное дело, стали выяснять, что это за ценность такая? Заглянули в инвентарную опись, а там этого Шагала цена значится — три рубля. Чтоб мне до возраста Велигурова не дожить, если это неправда. Три рубля — и ни копейки больше. Станут менты за три рубля уголовное дело открывать?

А Тэнго, нет, чтоб молчать себе в тряпку, болтнул в компании о марже между тремя рублями и ста пятьюдесятью тысячами долларов. Хорошо, хоть ума хватило не сказать, что за это полотно он отвалил не три, а целых пятьдесят рублей. С неосторожного бахвальства все и началось. Так что, если у меня и будет прокол, например, с пейзажем Пуссена, так я его купил у одного дедушки аж за пятнадцать рублей — и это моя собственность. Да и в личной коллекции, насчитывающей сотни экспонатов, нет ни одной вещи с сомнительной судьбой. Напрасно, что ли, я финансирую научные изыскания Студента, срочно захотевшего увидеть своего спонсора.

Подымаясь по лестнице, я еще раз вспомнил о разнице между тремя рублями и ста пятьюдесятью тысячами долларов. Специалисты считают, что по доходности первые места делят нелегальные операции с наркотиками и оружием. О нелегальной торговле произведениями искусства до последнего времени вообще не говорили, мелочью считалось. Но я знаю; торговля оружием и наркотиками — вот что мелочи по сравнению с моим бизнесом. Купите пистолет или горсть конопли за три рубля, чтобы потом продать за сто пятьдесят тысяч баксов. Не получится? Да, не получится. Зато в моем бизнесе получается и не такое. Конечно, живи я в какой-то проклятой капиталистической стране — хрен бы там разживался, как здесь. А здесь — поле чудес, любая «Сотби» от зависти закрыться может. Они ж, бедняги, за свой процент малый и залы арендуют, охрану-сигнализацию содержат, всяких экспертов кормят, каталоги печатают. Зато мой Константин не так давно купил у какой-то бабаньки две картинки, гнившие у нее в сарае. «Сотби» даже подумать не посмеет, что в каком-то сыром сарае лежат произведения искусства, среди них Иорданс пятнадцатого века, аж за два доллара по последнему курсу. Реставратор, правда, в сто раз больше содрал, чем бабанька с Кости. А потом Иорданса этого пришлось уступить за триста пятьдесят тысяч долларов, уж очень один итальянский друг на этом художнике помешался.

И что самое смешное, в том же сарае, валялся-ржавел неработающий «шмайсер». Так вот за него бабка десять долларов требовала, но Костя пожадничал. Зачем ему этот «шмайсер» неработающий, когда у него вполне приличная машинка есть, «Магнум» называется. Этим пистолетом — только слонов бить, одной пулей наповал, словом, оружие в Костином стиле. А купи он этот автомат за десять баксов, да еще задороже отремонтируй его, то вряд ли мы бы все вместе нашли клиента, готового выложить за него хотя бы половину того, что взяли за Ханса Иорданса. Разве что я бы справку историческую соорудил, что это любимый «шмайсер» Адольфа Гитлера. Так что пусть торговля оружием до сих пор самым выгодным делом в мире считается, но у меня на этот счет свои соображения.

Тем более, что самое первое обеспечение рябовской команды оружием обошлось мне аж в двадцать две тысячи рублей. Ровно столько было заплачено за две работы Вюйара, которые пришлось перепродать, чтобы расплатиться поставщиками самого выгодного в мире товара. Я не спорю, двадцать-тридцать тысяч долларов тогда кто-то на Рябове заработал, на здоровье, как говорится. Но это гораздо меньше, чем получил от меня Костя только в качестве компенсации за неудобства, которые он испытал, сдувая пыль с Иорданса в бабанькином сарае…

Я молча кивнул Саше, так, словно мы расстались с ним вчера; он тоже молчал, видимо, никак не мог забыть финал нашего совместного посещения ресторана на морском берегу и торжественную панихиду по Астроному. Не привык еще Саша к тому, что каждый из находящихся рядом может внезапно отправиться туда, где все мы рано или поздно будем.