Коммунисты - Людмила Кунецкая

С 15 января Ленинградский опытный завод бесперебойно давал стране СК.

Сергей Миронович просил, напоминал: теперь думайте вовсю о Ярославле и Воронеже. Ученые из скромности опять роптали, настаивая на отсрочке, и опять покорялись вере Кирова в их силы и способности.

А будни Лебедева, по-прежнему насыщенные неутомимым трудом, были подобны триумфальному шествию.

7 августа 1931 года его наградили орденом Ленина за особо выдающиеся заслуги.

29 марта 1932 года его избрали в академики.

7 июля 1932 года вступил в строй Ярославский завод СК.

19 октября 1932 года вступил в строй Воронежский завод СК.

Проектировались, сооружались еще и еще заводы СК по методу академика Лебедева.

Но весной 1934 года нагрянула беда. Сергей Васильевич захворал. Он где-то заразился сыпным тифом. Болезнь протекала своенравно, ее распознали с опозданием.

2 мая великий ученый скончался.

Его жена, художница Анна Петровна Остроумова-Лебедева, впоследствии рассказывала, что Сергей Васильевич очень хотел при случае выразить Кирову свои чувства к нему. Но не находил слов, которые Киров не счел бы совершенно излишними.

Лебедев медлил и с желанием повидать Сергея Мироновича, чтобы просить содействия в дальнейших, с большим размахом задуманных исследованиях. Последнее желание покойного мужа исполнила Анна Петровна.

Свое посещение Смольного она бегло запечатлела в автобиографических записках. В приемной секретаря обкома ждать долго не пришлось: Анну Петровну пригласили в кабинет. Там за письменным столом сидел Киров:

«Увидев меня, он поднялся и пошел навстречу. Мы очень внимательно, серьезно и молча посмотрели друг другу в глаза. Его наружность: среднего роста, широкоплечая фигура могучего сложения. Лицо широкое, скуластое. Прямой короткий нос. Энергично и резко очерченный рот. Небольшие, глубоко сидящие черные глаза. Кожа на лице огрубевшая, красноватая, как у матроса или воина, который много дней провел на воздухе и в ветер, и в мороз, и на пекле солнца. Лицо чрезвычайно умное. Взгляд проницательный и наблюдательный. Вся фигура отважная, стремительная, со скованным до нужного момента темпераментом.

Он молча указал мне на кресло. Мы сразу стали говорить о делах. У меня была бумажка, на которой я записала то, что мне надо было сказать, я ее положила на стол и, справляясь с ней, стала говорить. Он молча внимательно слушал, потом пододвинул записную книжку и стал записывать, иногда переспрашивать, когда хотел подробнее узнать о том или о другом.

При окончании разговора, который продолжался около часа, он мне сказал, что придает большое значение науке, ученым, которые участвуют в развитии страны. И, между прочим, спросил меня, получал ли что-нибудь Сергей Васильевич за свое изобретение. «Нет, — ответила я, — он ничего не получал. Ни он, ни его сотрудники». Сергей Миронович спросил меня: «Как же это так вышло?»

Тогда я рассказала ему, что Сергей Васильевич еще в 1929 году заключил договор с Резинотрестом о получении за свое изобретение им и его сотрудниками известного процента с производства и до сих пор, до 1934 года, не предпринял ничего для осуществления этого договора».

За несколько месяцев до смерти Сергей Васильевич отказался от ежегодных доходов с производства, поскольку получалась очень большая, многомиллионная сумма. Было условлено, что он и его сотрудники получат единовременное вознаграждение, и все. Притом свою долю он хотел перечислить лаборатории, которую наметила построить для него Академия наук. Зная это, Анна Петровна, законная наследница прав академика Лебедева, решила отдать его долю вознаграждения на оборудование запланированной лаборатории и набросала о том письмо, которое прочла Кирову. Он спросил, окончательно ли решила она так поступить. Анна Петровна ответила: да. Сергей Миронович тогда взял письмо, обещав отослать его по назначению.

Прощаясь, Киров говорил, что очень уважал Лебедева, верил ему, его объективности и не ошибся.

«Он вспомнил, как однажды пришли к нему химики и сообщили, что ими получен каучук нового, ранее неизвестного состава. Сергей Миронович предложил организовать комиссию для оценки и рассмотрения его качества и пригласить в эту комиссию Лебедева. Ему ответили: «Да зачем Лебедева? У него свой каучук, он наш захает». Но Сергей Миронович настоял на своем. И что же? Сергей Васильевич был в комиссии и высказал такое мнение: каучук хорош и в некоторых своих особенностях лучше изобретенного им. И чем больше будет разных каучуков, тем лучше для государства. Сергей Миронович Киров оказался прав, веря объективности и справедливости Сергея Васильевича.

Через несколько времени началась постройка лаборатории высокомолекулярных соединений имени Сергея Васильевича Лебедева».

О советской культуре Киров заботился не менее деятельно, чем о науке и технике. Любовь к искусству, зародившуюся в уржумской «Аудитории», он пронес через всю жизнь. Во Владикавказе никто не сделал больше, чем Сергей Миронович, для популяризации передового искусства, особенно театрального. В Азербайджане никто до Кирова не сделал столько для развития национальной культуры, в том числе театральной, сколько он. Естественно, его руководство культурным строительством в Ленинграде было чрезвычайно плодотворным.

Народная артистка СССР Екатерина Павловна Корчагина-Александровская писала, что Киров с исключительным вниманием относился к людям искусства. Актеров поражало, как он при всей своей загруженности выкраивает время, чтобы бывать в театрах, просматривать новые спектакли и фильмы, беседовать с авторами о самом существе произведения, нацеливать их на ту или иную тему. В Театре имени Пушкина, где Корчагина-Александровская играла, Киров видел все значительные премьеры. Посещал он театр этот часто:

«Бывало, придет на спектакль, внимательным взглядом окинет все наше «хозяйство» и заметит: вот, мол пообтерся бархат на ложах в одном месте, надо бы это отремонтировать, — в театре все должно быть празднично, образцово, привлекательно. Или пожурит за кустарную технику перестановок, длину антрактов — «переставляете вы долго, публика устает в темноте сидеть». Ему в равной степени были близки и интересы актеров, и интересы зрителей.

Киров горячо приветствовал каждую попытку театра дать спектакль, непосредственно откликавшийся на политическую злобу дня. Он рекомендовал агитаторам использовать в своих выступлениях материалы пьесы, входившей в репертуар нашего театра, — «Ярость» (на тему о коллективизации деревни); несколько раз побывал на этом спектакле, внимательно следил за реакцией зрителя…