Крах проклятого Ига. Русь против Орды (сборник) - Виктор Поротников

Спасо-Преображенский собор был кафедральным храмом здешнего епископа. Под сводами этого собора тридцать лет тому назад Сергий Радонежский сначала был рукоположен в сан иподьякона, затем в сан дьякона и наконец был назначен игуменом, то есть настоятелем созданной им монашеской обители. Епископа Афанасия, некогда свершившего над Сергием Радонежским обряд обращения в священники, ныне уже не было в живых.

Если Ослябя, задрав голову, с благоговением разглядывал древние фрески на стенах и полуарочных перекрытиях собора, изображающих страсти Христовы и сюжеты из Нового Завета, то Пересвета заинтересовали могильные склепы погребенных в храме князей. Это были сыновья и внуки Александра Невского, когда-то владевшие Переяславлем-Залесским. Самым знаменитым среди них был князь Даниил, младший из сыновей Александра Невского, ставший родоначальником московских князей. Эту княжескую ветвь так и называют Данииловым родом. Нынешний московский князь Дмитрий Иванович доводится правнуком Даниилу Александровичу.

На ужин игумен Сергий был приглашен на митрополичье подворье, находившееся рядом с княжеским теремом. Отправляясь на это застолье, игумен Сергий взял с собой и своих спутников, Пересвета и Ослябю. Игумен Сергий считал митрополита Алексея мудрым и начитанным человеком, поэтому он хотел, чтобы молодые послушники почерпнули для себя что-либо полезное от встречи с предстоятелем Русской православной церкви.

Пересвет в душе надеялся, что на этот ужин пожалует и князь Дмитрий Иванович. Слава о молодом и дерзком московском князе, диктовавшем свою волю всем соседним князьям, гремела по всей Северо-Восточной Руси. Пересвет хотел воочию увидеть князя Дмитрия, который был одного с ним возраста и в дружину к которому он когда-то собирался вступить.

Однако Пересвета постигло разочарование: Дмитрий Иванович не появился на застолье в митрополичьих палатах.

Разговор за столом поддерживали в основном митрополит Алексей и игумен Сергий. Находившиеся тут же Ослябя и Пересвет скромно помалкивали, слыша, сколь серьезный спор затеяли эти два старца. Не смел влезать в эту словесную распрю со своими советами и возражениями и местный епископ Лазарь, тоже приглашенный на этот ужин.

Словопрения между митрополитом Алексеем и игуменом Сергием разгорелись из-за того, что первый поддерживал московского князя в его стремлении объединить русских князей и общими усилиями сбросить с Руси ордынское иго, второй полагал, что Дмитрию Ивановичу следует прежде всего замириться с Тверью и Ольгердом, ибо татары уже тридцать лет не беспокоят Владимирскую Русь, а от литовцев и тверичей постоянно исходит угроза военного вторжения. Митрополит Алексей, соглашаясь с Сергием, говорил, что, прежде чем затевать большую войну с Ордой, князю Дмитрию непременно надлежит сначала разгромить Тверь. Игумен Сергий был против любого кровопролития между русскими князьями, поэтому он настаивал на мирном соглашении между Москвой и Тверью.

– Не пойдет тверской князь Михаил Александрович на мировую с Дмитрием Ивановичем, – молвил митрополит Алексей с раздражением в голосе. – Он же обиду держит на московского князя за то, что тот перехватил у него ярлык на Владимирское великое княжение. К тому же князь Михаил надеется на помощь со стороны Ольгерда, который женат на его родной сестре. Князь Дмитрий приглашал Михаила Александровича на этот княжеский снем, дабы урядиться с ним о мире и союзе против Орды, так этот гордец не приехал сюда.

– Неудивительно, что Михаил Александрович не доверяет князю Дмитрию, ибо восемь лет назад он уже воспользовался его «гостеприимством» и был взят под стражу, – с недоброй усмешкой заметил игумен Сергий. – Лишь внезапное появление в Москве ордынских послов вынудило тогда московского князя освободить Михаила Александровича. Самое печальное в этой истории то, что князь Дмитрий целовал крест на том, что не причинит вреда тверскому князю. Нарушив сию священную клятву, кстати при твоем попустительстве, о владыка, Дмитрий Иванович ополчил против себя не токмо тверичей, но и Силы Небесные. – Сергий осуждающе погрозил пальцем митрополиту Алексею. – В тот год над нашей землей пролетела огненная хвостатая звезда, как предвестница грядущих бед. И несчастья эти не замедлили явиться на Русь. Сначала прокатилось чумное поветрие от Владимира до Москвы и Можайска, потом громовые молнии побили чернецов в Лазаревском монастыре, что в Городце-на-Волге. И в довершение всего пришла литовская рать к Москве, много деревень спалила и толпы разного люда в полон угнала. За первым нашествием литовцев вскоре последовало второе, а затем и третье. Земли московские после литовских набегов еще не оправились, а Дмитрий Иванович уже рать собирает против Твери. Веси наши обезлюдели, а князь Дмитрий вознамерился и Орде войну объявить! Не будил бы лихо московский князь, не тревожил бы ордынцев до поры до времени.

Семидесятилетнему митрополиту было досадно слышать от игумена Сергия эти упреки, так как вина в клятвопреступлении лежала и на нем. Владыка Алексей завел речь о том, что кабы не его усилия, то Владимирская Русь давно увязла бы в межкняжеских раздорах, а Москва лежала бы в руинах. Митрополит напомнил игумену Сергию, что князь Дмитрий принял власть в Москве двенадцати лет от роду, а соперниками его были князья воинственные и возмужалые. Владыке Алексею приходилось и бояр московских уговаривать крепко стоять за своего малолетнего князя, и в Орду ездить, чтобы задобрить темника Мамая и удержать его от нападения на московские земли, кому-то из князей владыка Алексей грозил гневом Господним, а кому-то грозил мечом… Во время первого Ольгердова нашествия митрополит Алексей находился вместе с князем Дмитрием в осажденной Москве.

– Не будь меня в ту пору в Москве, изменники-бояре отворили бы ворота Ольгерду, – молвил Сергию владыка Алексей. – Тверь в то время грозила Москве страшно. Воевод надежных у князя Дмитрия тогда не было. Вот и приходилось мне, отче, усмирять врагов наших, держа в одной руке крест, в другой – меч.

От всего услышанного на этом ужине в голове Пересвета теснились самые противоречивые мысли. Вот перед ним сидят два старца в священнических одеждах, митрополит и игумен. Оба посвятили всю жизнь свою бескорыстному служению Церкви и спасению душ прихожан от вражды и греховных искушений. Помимо этого владыка Алексей и игумен Сергий всем сердцем радеют о благе Руси, по мере сил оказывая поддержку московскому князю Дмитрию Ивановичу, собирателю русских земель вокруг Москвы. Но при этом митрополит Алексей ради высшей цели не гнушается угроз и клятвопреступлений, а игумен Сергий в своем устремлении к объединению всех русских князей вокруг Москвы не желает ни на йоту отступать от христианской нравственности. Пересвет не мог осуждать митрополита Алексея за неприглядные дела, совершенные им ради торжества князя Дмитрия над всеми его недругами. Однако и жизненные принципы игумена Сергия, заявлявшего, что политика неотделима от морали, что в делах земных нельзя добиться прочного успеха, нарушая христианские заповеди, вынуждали Пересвета крепко задуматься над смыслом жизни и наглядными уроками, преподанными людям Всевышним за их грехи.

Разумом Пересвет был на стороне митрополита Алексея, который всегда был в гуще событий и должен был волей-неволей отвечать коварством на коварство и жестокостью на жестокость. Но сердцем Пересвет все же тяготел к игумену Сергию, который считал, что Евангелие – такая же реальная сила, как и земная Власть. Попрание евангельских заповедей никогда не останется безнаказанным. И если кому-то удастся уйти от суда людей, то от десницы Божьей никому не скрыться.

Ночью Пересвету не спалось. Он то и дело вставал с постели, ощупью пробирался в темноте к бадье с водой, чтобы утолить снедавшую его жажду. Вновь ложился, пытаясь заснуть, но сети сна разрывали таинственные видения. То Пересвету казалось, что над ним склоняется владыка Алексей в своей пропахшей ладаном рясе, его длинная седая борода щекочет ему нос и подбородок. Пронзительные глаза митрополита сверкают во мраке, как желтые глазницы филина. Из уст владыки Алексея срывается гневно-обличительный шепот, мол, зло в этот мир занесено Сатаной и единодушие между правителями зачастую зиждется на крови. Ведь еще Иисус сказал когда-то, обращаясь к своим последователям: «Я принес вам не мир, но меч!»

То Пересвету вдруг мерещилось, что к нему пришел игумен Сергий, чуть согбенный, со своим неизменным черемуховым посохом, длиннобородый и длинноволосый. Его грубая ряса подпоясана простой лыковой веревкой, голова покрыта старой черной шапочкой с подвернутыми кверху краями. Присев на край ложа, игумен Сергий тихим голосом начинает сетовать, мол, гнев Божий тяготеет над Москвой. Предки князя Дмитрия, Иван Калита и Симеон Гордый, не считаясь с нравственными постулатами, гребли злато в свою казну, истребляя соседних князей саблями татар, отнимая последнее у смердов и горожан на содержание войска и подарки ордынским ханам. Князь Дмитрий, желая первенствовать над всеми прочими князьями, также попирает дедовские обычаи, идет на преступления ради выгоды. Этого Господь не прощает. Нельзя никому из князей брать на себя дело того, кто сказал: «Мне отмщение, и аз воздам!»