Самая страшная книга 2015 (сборник) - Галина Евдокимова

Мутное марево боли и жары захлестнуло сознание. От температуры губы потрескались, превратившись в кровавую сеточку.

Кто он? Что происходит?

Марат вертел в руках кусок плоти. В голове царила пустота, будто там, в гнездо для предохранителя, кто-то сунул отвертку, вызвав бесконечное электрическое замыкание.

Мясо… Сырое, теплое мясо.

Мучительная судорога свела живот. Вынырнув из боли и сонливости, Марат увидел на дне ванны что-то красное, мягкое, покрытое россыпью белых точек, по которым ползали мухи.

Из нутра к горлу ринулась горькая волна. Марат согнулся, выплеснув рвоту на пол. В голове тревожно просигналило: следи за Кошечкой!

За кем?

Марат оплескал лицо холодной водой. Вместо глаз в зеркале отразились две слезящиеся сливы над раздувшимися щеками.

Помнить про мясо!

Марат уставился вниз. Показалось, что мгновением раньше плоти было меньше.

Что-то внутри согласилось и предостерегло. Не отворачивайся, только не отворачивайся от жены!

Жены? Разве у человека без воспоминаний может быть жена?

Фотовспышками в памяти промелькнули образы фена, молотка и кровавой дыры на чужом лице. В висках выстрелило. Марат со стоном попытался обхватить голову, но промазал, скрестив руки перед лицом. Еще раз – и вновь. Конечности своевольно игнорировали мозговые импульсы.

Чье это мясо и почему он в крови? Боль в животе не позволяла размышлять.

Убийцаааааа! В голове взвыл знакомый женский голос, но Марат не смог его опознать.

Мяса стало еще больше, и это тревожило.

Вдруг он увидел Кошечку. Она стояла на пороге, как вампир. Тело, слепленное из кусков, держалось на честном слове – малейшее движение, и сотни ломтей с хлюпаньем рухнут на кафель.

Марат все еще не узнавал, но почувствовал, как на штанах самопроизвольно появилось теплое пятно. Оно было красным (привет отбитым почкам).

Жена улыбалась кривой, разорванной улыбкой. Чтобы смотреть, у нее имелся один-единственный глаз. Второй вместе с внушительной половиной лица валялся в ванне. Внутри глазницы что-то влажно пульсировало.

Марат вспомнил и закричал. Звук вышел тусклым и хриплым, как стон туберкулезника.

Как она явилась сюда?

Из трещин между кусками сочилась до боли знакомая студенистая кровь. Марат почувствовал металлический привкус на языке. Кошечка странным образом примагничивала взгляд мужа.

Что она хочет? Что?

И вдруг он понял. В ванне прямо из воздуха протаивали мясные ломти. От них шел парок.

Кошечка отвлекала внимание. И она добилась своего.

Сука!

Палухин силой заставил себя отвернуться. Глазные яблоки едва не разорвались от боли. Смотри на мясо! Смотри на мясо, а не на нее…

Правило четвертое – есть и не задумываться.

Марат глотал огромные, скользкие куски, набивая себя плотью, словно подушку перьями.

Ни в коем случае не поворачиваться.

Она все еще стояла там. Боковым зрением Палухин уловил тучный, капающий кровью силуэт.

Кошечка злилась. Жутко злилась из-за того, что не удалось наполнить ванну до краев. Марат почти физически чувствовал, как излучали ненависть мысли в ее голове.

В глубине квартиры выстрелила телефонная трель. Марат вздрогнул. Не поворачиваться. Только не поворачиваться туда.

Кошечка среагировала на сотовый.

Что за?.. Ломоть мяса застрял в горле.

Она уходила.

Полуразложившийся глаз на куске щеки торжествующе уставился на Марата. Кошечка углубилась в квартиру.

– Сука! Стой! Вонючая шалава! Стоять! – Он кричал, не смея отвести глаз от обрывка лица, торчавшего промеж свежих ломтей.

Марат понял, кто звонил ему на сотовый и кому сейчас ответит супруга.

Ненавистно-знакомый женский голос пробился сквозь стены.

– Папа… – сказала Кошечка.

Вопреки тому что услышал Марат, тестю никто не ответил. Гудки оборвались, и тишина открыла дорогу в пугающую неизвестность. Подполковник Каверин отыскал ключи от машины.

Укололо под ребром… Петр Ефимович побледнел.

Капнув на рафинад корвалола, он судорожно сглотнул. Терпкая мята охладила нёбо, и дышать стало легче. От жары и волнения мотор в груди переживал не самые лучшие времена.

В таком состоянии нельзя садиться за руль – будь жена жива, она забрала бы ключи. По сути, супруга входила в крайне малочисленную компанию людей, способных ставить Петру Ефимовичу ультиматумы.

Игла под ребрами медленно растаяла.

Единственной оставшейся женщиной, которую Каверин любил, была дочь. Если с ней что-то стряслось, тот, кто в этом повинен, окажется с простреленными коленями.

От недоброго предчувствия свело живот.

Брякнув, сейфовый замок проглотил ключ. Внутри прятался именной, остро пахнущий смазкой ТТ, о котором знали лишь двое. Каверин и человек, подаривший оружие.

Петр Ефимович коснулся нательного крестика. Несколько минут ушло на молитву. Знакомое по Чечне чувство неминуемо плохого не исчезло.

Звук затвора сменился болью. Ноготь указательного пальца, ненароком угодивший под сталь, оказался сорван. Пососав ранку, Петр Ефимович наклеил пластырь прямо на мясо и сунул пистолет в барсетку.

– Не вздумай, чтобы с ней что-то случилось. Не вздумай, говорю… – Сам не понимая почему, он адресовал эти слова зятю.

Утроба. Огромная кафельная утроба. Внутри, в горячей, смрадной испарине плавали два окровавленных близнеца. Мозг одного тяготел задачей – поглотить и переварить другого.

В ванне Марат принял позу эмбриона. Он отыскал самый надежный способ предотвратить рост мяса, каждым сантиметром тела осязая трупную массу.

Временами он представлял себя ребенком внутри матери. Теплая плоть уютно обволакивала, избавляя от страхов. Что-то, проснувшееся из-за недосыпания и стресса, толкало его в глубь изначальных человеческих воспоминаний.

Наружу выйдет лишь один. Мамуля никогда не узнает о втором. Никто не узнает…

Марат время от времени зажигал свечу и вновь ложился, наблюдая за пламенем. Веки смыкались, но спать запрещалось, иначе второй близнец хитрил. Он стремительно рос, вынуждая брата снова и снова поглощать ненавистную плоть.

Скоро все кончится сном. Марат улыбнулся, облизывая почерневший мертвый глаз.

Когда Петр Ефимович проник в квартиру, Марат достиг апогея пятисуточной бессонницы. Спектр ощущений претерпел странные изменения.

– Каххфетрина! – Оглушительно-громкое слово взбудоражило тишину. Голос, породивший его, таил опасность. Тем не менее сознание легко, словно воздушного змея, отпускало реальность.

Колбасная машина в брюхе безостановочно работала. Челюсть онемела. Клеточки тела превратились в сверхчувствительных сторожей, улавливающих потуги близнеца к регенерации.