Полное и окончательное безобразие. Мемуары. Эссе - Алексей Глебович Смирнов (фон Раух)

Если иссякает идея Бога, то врата для Сатаны открыты настежь. Бездуховный человек не выводится случайно, его выводят принудительно, заставляя не общаться с Богом, жить вне природы, вне животных, вне возможности двигаться по земле и созерцать мир Божий. Посмотрите, как ужасны люди, живущие в трущобах больших сверхгородов, как ужасны рабские скопища чиновников и клерков, как пусто смотрят вымотанные и испитые рабочие — это живые мертвецы, люди, которых лишили возможности молиться. И, к сожалению, эти люди иногда считаются примерными детьми христианских церквей, в которые они ходят по воскресеньям и слушают нудные проповеди. При мне один советский архиепископ говорил такую воскресную проповедь: «Богу не угоден рабочий, не выполняющий норму, Богу не угодна домработница, хорошо не обслуживающая свою хозяйку, Богу не угоден служащий, не выполняющий приказов начальства…» и т. д. Я невольно подумал: почему на его золоченую митру не падают камни со свода?

Несмотря на все преследования большевиков, наше православие очень живуче, его живучесть во многом обусловлена близостью к традициям славяно-угро-финского язычества. Народные знахари, целители помнят еще дохристианские заклятья, ворожат, как тысячи лет назад. Языческая Россия начинается сразу же за Москвой. Особенно много лечащих людей колдунов во Владимирской области, в Суздале, в Муроме. Я сам водил знакомых лечиться к таким старухам и старикам, и они заговаривали при мне самые страшные болезни, исполняя при этом древние ритуальные танцы и бормоча на забытых языках. К ним даже посылали врачи: колдунья бабка Арина лечит рожу, другая вправляет грыжу, лечат нервно-психические заболевания, почки, выводят камни.

Особенно сильно язычество сегодня, сейчас, распространено в Поволжье, среди мордвы, чувашей, марийцев. В республике Мари-эл, так теперь называют Марийскую автономию, язычество теперь специально восстановлено как вторая государственная религия. И сходы колдунов и жрецов влияют и на их парламент, и на президента. В Мордовии иконы обмазывают салом и медом, как идолов, обвешивают лентами, вещами больных, рубят петухам головы на ступенях паперти, когда выходит невеста, анонимно жертвуют священникам живой скот, привязывая его к алтарю. Абсолютно дики сексуальные нравы мордвинов. Старики наблюдают за сексуальной жизнью молодых и направляют ее советами. Я один раз сидел в гостях у псаломщицы в мордовском доме и пил чай из грязной инородческой посуды, одна старуха пряла, другая молилась, а в углу сидел дедушка и помогал советами молодой паре, с пыхтеньем и повизгиванием огуливавшей друг друга. И все это происходило в одной комнате, разгороженной занавесками. А кругом избы весь снег был в экскрементах и убитых собаках, никто не убирал падали. А в Чувашии в двух районах есть целые села никогда не крещенных язычников. Они объединены в языческие совхозы и колхозы, и председатели, и директора у них — верховные жрецы. Они по сей день насыпают курганы, наварив вкуснейшего чувашского пива, по ночам устраивают у костров ритуальные оргии и пляски под бубны и особые протяжные дудки. У них есть священные урочища — керемети, где по сей день стоят идолы и каменные жертвенники. Да и среди крещенных инородцев христианизация чисто поверхностная. Многие священники — потомки жрецов; инородцы очень гордятся половой силой своих священников, у кого больше детей и любовниц, тех больше почитают и посещают. В одном мордовском селе вдовый священник покрывал сразу трех певчих, прислуживавших и мывших его в бане. В другом селе мне показывали восемь малолетних детей и беременную матушку и с гордостью говорили: «Священник у нас — настоящий бык. Матушка ни одного дня без живота не ходит». Эти полуязыческие народы хорошо пережили большевизм, численно размножились, окрепли. Тех функционеров, которые пытались оказать давление и всерьез ввести советские порядки, крестьяне запугивали и подчиняли родовым обычаям. В глухих мордовских селах часто по ночам возникают пожары. Подперев двери колом, инородцы сжигают друг друга, мстят за убийства и обиды. Абсолютно не христианские нравы.

Но не только инородцы сохранили языческие традиции. В чисто великоросских губерниях полно языческих обычаев и представлений. Я работал в одном храме в Курской губернии, в бывшем уездном городе, где в церкви было полно бесноватых колдуний и гомосексуалистов и староста и псаломщица учились у районной штатной ведьмы колдовству, ворожили, наводили порчу, хрюкали, лаяли и мяукали во время службы, когда выносили крест и евангелие. У меня было ощущение, что я попал в средневековье. Древние славяне жили среди своих полей, лесов и озер, в тени своих священных урочищ и воспринимали завезенное из Византии христианство как еще одну ипостась знакомых им Богов. От христианства русские восприняли одну обрядность. Огромный богословский опыт восточного христианства и монашества был только в монастырях, в массы простонародья он не проник. Вообще, основная закономерность русской культуры в ее очаговости — культура была в монастыре, во дворце и в усадьбе. В крестьянский дом культура проникала только в виде частушек, песен, былин и сказок.

Петр I разогнал русскую монашескую и дворцовую культуру. Культурный монах и боярин ушли в раскол. А в усадьбе утвердились европейско-французские порядки, приведшие Россию в конце концов к Пушкину, блестящему общеевропейскому пустому месту, понятному любому обывателю. Пушкин закрыл последнюю страницу осьмнадцатого века, века забвения русизма. Вся древнерусская книжность ушла в раскол. Раскол — очень сложное, сугубо русское, декадентское по своей сути явление. Даже если бы от России остался один раскол с его иконами, литьем, выговскими книгами, распевами, то и тогда Россия была бы великой страной. Раскол — это массовое диссидентство и неповиновение. Думая о России, я всегда тоскую о расколе и раскольниках и вспоминаю о своем общении с ним, как о неких драгоценностях. Никонианская и Петровская синодальная церковь были чисто обрядными — чем больше золота иконостасов, парчи, серебра, драгоценных камней, звероподобного рева дьяконов, пышности архиерейских служб, тем лучше. Недаром в весь этот антураж влюбилась несчастная последняя русская императрица Александра Федоровна — истеричная «Аликс» — тень смерти за троном Николая II. Безграмотный народ дивился на всю роскошь своих соборов и храмов, не понимая всего смысла служб, не читая богословской литературы. Фактически, православный храм был для простолюдина языческим капищем, он знал, каких Богов ему целовать, кому ставить свечи: Егорию, для ратной удачи, идя на войну, Власию — для здоровья скота, Флору и Лавру — для здоровья коней, Целителю Пантелеймону — при болезнях, Симону, Гурию и Авиве — для семейного счастья.

Самый положительный опыт христианства был в заповедях: не укради, не убий, не прелюбодействуй и т. д. Все это для склонных к пьянству, насилию и разбою славян было очень полезно. Они ведь по своему психическому складу в своей массе