Полное и окончательное безобразие. Мемуары. Эссе - Алексей Глебович Смирнов (фон Раух)

Штука, Беклина, кентавры, пятнистые змеи у влагалищ, задастые и грудастые валькирии, Лоэнгрины, лебеди с позолоченными человескими членами, весь этот эротический зоопарк немецкого мещанства был могучим двигателем национал-социализма, Заксенхаузена, Освенцима, Майданека. Люди, у которых Эрос победил Дух, готовы к большим, и часто к очень большим насилиям.

Этот небольшой псевдоисторический экскурс нужен мне только для того, чтобы вернуться в современную Эрэфию — эта страна пока что не Россия, а Эрэфия, большая несчастная и дурная Эрэфия. Эта Эрэфия отнюдь не Азиопа — модное слово, нечто среднее между задницей, Азией и Европой. Его придумали вечно сидящие в чужом заду разночинные интеллигенты, для которых любое другое место чуждо и неуютно, а Азиопа — это их вторая или третья родина.

Эта Эрэфия похожа на большое косматое животное, нечто вроде йети, снежного человека, которого неожиданно разбудили от коммунистического сна, и оно поперло через чужие огороды, заборы, сараи, парники в рынок и застряло среди разного сокрушенного им с шумом дреколья и не знает, куда ему дальше двигаться. В своем бессмысленном движении Эрэфия может снести своим косматым задом или боком несколько стран, может снова захватить Прибалтику, Польшу и Чехословакию, может двинуться походом на Пекин, Берлин и Париж, но далеко не зайдет, где-нибудь застрянет, упадет на бок и страшно на весь мир завоет от боли. А впереди Эрэфии идут зазывалы, поводыри с кусками копченой колбасы, конфетами и топиками и машут маленькими короткими ручками: «Иди сюда, дадим топик. Не ходи налево, это антирыночно, не дадим топика». Для того, чтобы Эрэфия ползла к некой земле обетованной, именуемой рынком, и чтобы она вообще двигалась, ее подбадривают различными возбуждающими снадобьями.

Всю Москву периодически обвешивают порнографическими листовками, изображающими десятки основных поз секса и в виде схемы, и в виде наглядных пособий. В метро вывешиваются огромные цветные плакаты с изображением женщин, раздвинувших срамные губы, выходят десятки газет, на первых страницах которых изображены мужики, держащиеся за огромный изогнутый толстый член, или женщины, вводящие во влагалище искусственный орган. Делается это с агитационной назойливостью лучших большевистских времен. Я знаю целые загородные кварталы, где население кормится тем, что денно и нощно печатает порнографические игральные карты, которые потом распродают в электричках глухонемые. Лотки и книжные развалы забиты толстыми порнографическими книгами, которые не только переводят, но и заново пишут бывшие советские писатели. Распространяется также масса псевдоантикрими-нальных изданий, фактически являющихся руководствами для начинающих преступников и бандитов. Во многих газетах масса объявлений с телефонами для занятия групповым сексом, часто самого странного свойства. Популяризуется половой садизм, садомазохизм, скотоложество. Педерастия стала хорошим тоном, на телевидении полно откровенных актеров-педерастов, переодетых в женское белье. Все это насаждается свыше, почти что принудительно, как при Петре I внедряли картошку, а при большевиках ленинизм.

Создается впечатление, что таким способом делается определенная большая политика. Поток официальной порнографии сопровождается показом всех видов американских убийств, занимающих огромное киноэфирное время. У нормальных людей вырабатывается жесткий антиамериканский инстинкт. Поражает низкопробность всего этого мутного потока. Он рассчитан в основном на советских люмпен-дебилов. Советские и постсоветские люмпен-дебилы — это особая оглупленная большевиками порода русских людей, вроде пресловутой семьи Голубковых, рекламирующей жулика Сергея Мавроди и его липовое акционерное общество МММ.

Но не все в Эрэфии Лени Голубковы. Не все хотят подвергаться методам массового зомбирования. Многие ищут свои пути, часто самые нездоровые. Создается множество всевозможных сект, где исповедуется достаточно сложный секс, садизм, сатанинские культы, проповедуется социальная и расовая нетерпимость. Этот поток целенаправленной информации ориентирован, в основном, на людей от 15 до 30 лет. Из них пытаются создать электорат для будущих выборов и будущую армию карателей.

Когда Советская Армия случайно взяла в 1941 Дубно, то в немецких штабных машинах и в ранцах убитых солдат была масса порнографии. Это поразило советских танкистов. Если взять всю московскую молодежь, а это особая молодежь, то 20 % из нее относятся к потоку порнухи безразлично-брезгливо, только удивляются, почему этот напор носит такой государственно-назойливый характер. Все прекрасно понимают, что в отдельных специальных кварталах все это вполне допустимо, но не во всей стране. Россия, в общем-то, в прошлом достаточно строгая пуританская страна, и при царе и при большевиках порнография не поощрялась. Но 30 % молодежи с жадностью поглощают все виды порнопродукции. Это шпана, бандиты, перекупщики, торгаши, мелкие служащие. 50 % молодежи глушат водку и курят анашу, им вообще на все наплевать.

Но в среде самых разных слоев зреет и обратная реакция на весь поток колониальной информации. И эта обратная реакция очень часто нездорова и болезненна. Экстремальная ситуация насилия над личностью часто порождает слепую жажду насилий. Насилие, и большое насилие, витает в воздухе Москвы и других крупных городов. Был такой долго живший в Праге эмигрант Мейснер, он написал одну из лучших книг о пражской эмиграции «Миражи и действительность», где он, вспоминая свои молодые годы в Петрограде, между Февралем и Октябрем, писал, что дух гражданской войны уже витал в те месяцы на многочисленных митингах, на которых он бывал. Также и в современной Эрэфии молодежь объединяет в основном жажда совместных больших насилий, которую они намереваются реализовать.

Наиболее тупые и жадные реализуют ее в малых и больших бандформированиях, буквально заполнивших столицы и центры периферии. Но бандформирования — это не малый, но все-таки один угол зреющего треугольника большого насилия. Два других угла треугольника — это социальное и расовое насилие. Зреющее социальное насилие еще как-то можно объяснить и понять — никогда так не притесняли народ, как при нынешнем режиме, в мирное время в богатейшей стране мира организовать голод совсем не просто. Но все равно предстоящая социальная борьба не мыслится не кровавыми средствами — только убивать, убивать и убивать. Хотят убивать демократов, ельцинское окружение, бывших коммунистов, ставших компрадорами. Убивать и при этом, традиционно по-русски, грабить. Жажда расового насилия тоже приняла чудовищные формы: уже убивают русских в Средней Азии, на Кавказе, убивают турок-месхетинцев, убивают азербайджанцев и армян, готовятся убивать цыган и евреев. В ходе чеченской войны мы видим оргии расового и социального насилия.

В Евразии до большевиков расовая нетерпимость всегда была исключительна, мало ее было, очень мало. Еврейские погромы в Молдавии и на Украине готовились в основном уголовным сбродом невеликоросского происхождения, в исконно велико-росских губерниях погромы были исключением, осуждаемым коренным населением, исповедующим иудео-христианские ценности и поголовно хорошо знающим Библию.

В центре треугольника насилия лежит духовное насилие. Наша перестроечная и постперестроечная интеллигенция сейчас твердит то же самое: «Убивать, убивать и убивать!» Тот же некогда свободомыслящий бард Окуджава, которого мы все