Возвращение - Роман Иванович Иванычук

Тщательно всматриваясь в черты времени, которое стало предметом его исследования, автор сосредоточивает свое внимание на перспективных для будущего духовных и социально-философских идеях прошлого. Для вето истории не столько событийная; сколько интеллектуальная почва для исследования. Эта особенность романов Р. Иванычука дала о себе звать уже в первом романе такого рода — «Мальвы» (1968) и вызвала полемику в критике.

Стремление зафиксировать исторический момент, в котором прошлое и настоящее выступают как звенья сложного, но единого исторического процесса, благодаря чему на смену панорамному и батальному изображению приходит потребность в философском осмыслении происходящего, было продиктовано самой жизнью и не замедлило отразиться в литературе. В том же 1968 году, когда вышел роман «Мальвы», появился роман П. Загребельного «Диво», действие которого развертывается вокруг двух главных образов — великого князя Ярослава Мудрого и Сивоока — творца Софии Киевской.

Новый исторический роман Иванычука «Червлено вино» вышел на Украине в 1976 году. В этом романе речь идет об Одесском замке — последней твердыне борцов за независимость Галичины и Волыни против польских феодалов. Перед читателем развертывается широкая картина сложных и запутанных интриг, измен и хитросплетений политической жизни Европы XV столетия, с одной стороны, и мужества народа, готового до конца стоять за родную землю, — с другой. Собственно исторический фон произведения, складывающийся из ярких, колоритных, а порою несколько конспективных описаний, сначала обособлен от основной проблемы, однако затем на этом фоне вырастает фигура Осташка. Он живой свидетель политической игры, когда землями и народами распоряжались, как карточными ставками. Он же — свидетель народного патриотизма. Осташко осуждает преступную нерешительность одесского старосты Ивашка Преслужича, который лишь в последний момент, предвидя неминуемое поражение, примкнул к «черни» — простым крестьянам и мещанам. Осташко не просто посланец старосты Ивашка, но голос совести своей эпохи, летописец, сам взявший на себя миссию рассказать потомкам обо всем, что видел, чему был свидетелем. В итоге именно это оказалось его призванием, определило его назначение на земле.

Уже этот короткий пересказ основных мотивов произведения дает возможность ощутить его место в советской исторической романистике — обращение писателей к истории весьма показательно для современной литературы. В произведениях такого рода часто встречается образ летописца. Это можно было бы расценить как определенный симптом «моды», если бы с образом «хронографа» исторических событий не были бы у каждого автора связаны и по-своему раскрыты серьезные общественные и философские вопросы, решаемые путем привлечения конкретного исторического материала. Назову здесь хотя бы драматическую поэму Ю. Марцинкявичюса «Миндаугас», романы М. Симашко «Маздак» и Р. Федорива «Отчий светильник». Не приходится говорить о каком бы то ни было прямом сходстве или зависимости между ними, ибо каждое произведение по своим художественным принципам целиком оригинально. Но вместе с тем некоторая их родственность, перекличка между собой очевидны. Всеми названными авторами — к ним можно присоединить многих других — руководит не одно лишь желание выявить скрытые интеллектуальные и духовные силы эпохи, но и стремление показать взаимосвязь между событием и претворением его в слово.

Порою же слово предшествовало делу. Вспомним в связи с этим трагедию А. С. Пушкина «Борис Годунов». Слово монаха-летописца Пимена породило дело — превращение Гришки Отрепьева в Лжедмитрия. Эта живая связь, облекаясь в разные формы, существует во все времена. А потому не случайно одной из центральных идей современной исторической романистики является именно отношение между словом и делом, мыслью и мечом, луком и лирой. Какие бы поэтические параллели ни изобретали авторы, суть у них одна. Итак, в центре романа «Червлено вино» — та же проблема слова и поступка, ответственности человека за слово как за поступок и, если возникает необходимость, его способность заменить слово копьем, саблей или — продолжая этот ряд — винтовкой. Недаром уже в советскую эпоху стали крылатыми слова: «Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо…»

«Вся сила моя в пере скорописном, — записывает Осташко-каллиграф. — И если я, не способный ни к копью, ни к сохе, сдобрю, как лакомством, череду мыслей моих ложью, пусть отсохнут три перста моих на. деснице, которые держат перо, и пусть забуду я тайну письма…» Чувство ответственности за эти слова ведет Остатка в ряды защитников города — к оборонным валам Олесска. Логика единства слова и поступка — в действии.

Если проследить развитие центральных образов исторических произведений Р. Иванычука, можно отметить, что все они, сохраняя между собой внутреннюю связь, по мере их «роста» от произведения к произведению становятся более демократичными. Если меддах Омар из романа «Мальвы» существует как некая почти нематериальная субстанция мудрости — это, по сути, человек без лица, без биографии («его лицо пряталось в густой длинной бороде — было видно, что это старец, и он действительно был стар, как мир, а в глубоких темных глазах светилась мудрость многих поколений»), — то Осташко лишен романтического ореола: это «худосочный человек в бархатной ермолке, из-под которой редкие волосы спадали на серый воротник кафтана». С ним можно говорить где угодно и о чем угодно, откровенно, ибо он не боится произнести дерзкое слово даже в адрес сильных мира сего.

Ну а Лысый Мацко — центральный персонаж недавно вышедшего романа «Манускрипт с улицы Русской», повествующего о временах, когда во Львове верховодил староста Мнишек, отец печально известной Марины, и когда был жив еще сын первопечатника Ивана Федорова Иван Друкаревич, когда украинские братства печатали книги и всеми силами сопротивлялись наступлению католицизма, — этот персонаж и вовсе не кто иной, как содержатель винного погребка, где собирается бедный городской люд пропустить стаканчик. В напряженной интеллектуальной атмосфере произведения, где ведутся дискуссии на богословские, политические, литературные, медицинские и прочие темы, где действуют польский поэт Шимон Шимонович, украинский писатель-полемист Иван Вишенский, внимание и симпатия автора к такой фигуре, как Лысый Мацко, на первый взгляд неожиданны. Однако ничего удивительного тут нет. Ведь мир, предстающий сквозь призму видения Мацко в его записках, — это та же летопись, только в сниженном, даже пародийном варианте. Если говорить о более глубоких причинах снижения образа «выразителя своего времени», то оно, вероятно, предпринято с целью отразить мировоззрение низов, показать, как зреют в народе, несмотря на социальный, национальный и религиозный гнет, огромные силы, которые ждут своего часа, чтобы вырваться наружу. Этот, по определению автора, «интересный тип средневекового мещанина» претерпевает в романе существенную эволюцию. Отказавшись вначале пожертвовать деньги на братство (дал лишь два гроша отступного), он впоследствии отдает братству все свое имущество, не забывая при этом уточнить: «Стоила мне эта служба две тысячи сто семьдесят шесть злотых и четырнадцать грошей».

Как я уже говорил, Мацко тоже ведет свою «летопись», где выступает истинным