Мы воплотим богов - Девин Мэдсон

изнутри. Большинство кисианских солдат, похоже, уже прошли, но довольно много осталось, напоминая о том, что нас вообще не должно здесь быть.

Посреди суеты стояла Эзма, сцепив руки за спиной, и с легкой улыбкой наблюдала за приготовлениями. Заклинатель Джиннит часто так стоял, глядя, как я занимаюсь повседневными делами, всегда готовый сделать резкое замечание, если я допущу хоть малейшую ошибку. «Безжалостная обрезка дает лучшие цветы», – говорил он, и я вдруг подумал, что, наверное, Эзму учили так же. Ломали так же. В груди забились слабые крылышки жалости, но было уже поздно.

Амун с мрачным лицом протянул мне палку, которая станет жезлом говорящего.

– Ты точно этого хочешь?

Йитти задавал тот же вопрос перед моим поединком с Гидеоном, целую вечность назад, и тогда моя убежденность была так же сильна, как сейчас. Я был рад, что не утратил внутренний стержень.

– Нет. Но если не я, то кто?

Амун поморщился.

– Она же заклинательница.

– Изгнанная заклинательница, у которой нет никаких прав. У нас нет королей, ты забыл? – Я взял палку. – Что бы ни случилось, позаботься о Дзиньзо ради меня. Мне пришлось оставить его в роще к северу от города.

Амун со всей серьезностью кивнул.

– Конечно.

Все было готово, говорить больше не о чем, и он отошел к остальному гурту – странной смеси левантийцев из разных мест, с разными клеймами и некогда разными предводителями.

Пространство вокруг костра разверзлось зияющей пастью, и только Эзма продолжала улыбаться.

– Ну что, пойдем? – сказала она, указывая на костер почерневшей палкой.

Несмотря на жар огня, камни оказались холодными. Я уже не мог вспомнить, когда последний раз мне было тепло, когда холод не леденил суставы и не затуманивал разум, когда я находил приятной прохладу камней, прижимаясь к ним кожей. Сидеть напротив Эзмы было малоприятно, подо мной был только холодный, твердый камень, впивающийся в усталые лодыжки.

Выйдя в ширящийся круг, Амун откашлялся.

– Мы призываем богов обратить к нам свой взор, вдохнуть мудрость в уста тех, кто поведет нас, и силу в сердца тех, кто должен избрать верный путь.

Перед моим поединком с Гидеоном эту традиционную молитву произнесла Йисс эн’Охт, но здесь, в этом далеком городе, где я сидел перед левантийкой, угрожавшей будущему левантийцев, слова казались почти смешными. Как будто кому-то из богов не наплевать на всех нас.

Закончив, Амун отступил назад и слился с безликой толпой. Внезапная тишина туманом обволокла слух, я различал только далекие звуки города.

Эзма триумфально воздела свой жезл говорящего в небо, и по гурту пронесся удивленный ропот. Как бросивший вызов, я имел право говорить первым, а она его украла, произнеся:

– Этот человек, Рах э’Торин, хорошо известен большинству из вас, но тем, кто его не знает, я скажу: он изгнанник, который раз за разом не справляется с обязанностями предводителя. Он был смещен со всех постов, дарованных ему вашей доброй волей, и разрушил все попытки восстановить справедливость, которую вы заслуживаете. Учитывая всё это, тот факт, что он сидит здесь и бросает мне вызов, несомненно, говорит о его безумии.

Она опустила палку и поправила костяной головной убор. Наблюдающие Клинки молча переваривали ее слова, как и предписывалось нашими обычаями.

В этой тишине я поднял свою палку, кипя гневом.

– Я вам не нравлюсь, – сказал я, не сводя глаз с Эзмы. – У всех вас есть причины не любить меня и не желать следовать за мной. С тех пор как ступил на берег моря Глаза, я совершил немало ошибок и признаю это. Из-за моей приверженности старым традициям множество моих Клинков погибло, даже не дойдя до Мейляна, где я бросил вызов Гидеону, который всеми силами старался построить будущее для всех вас. Но когда я спас его от Отторжения, объявленного Эзмой, я помешал не справедливости, а ненависти. Дело в том, что ваша заклинательница лошадей ненавидит всё левантийское. – Эзма фыркнула. – Она ненавидит демократию наших гуртов, ограниченность власти гуртовщика и отделенность заклинателя от гурта. Она ненавидит наш образ жизни и наших богов и стремится изменить всё, что делает нас теми, кто мы есть.

Я не закончил и не опустил палку, но Эзма снова подняла свою.

– Чем ты можешь доказать…

Горстка Клинков за ее спиной зашепталась, вынудив Эзму поморщиться и опустить палку, торжествующая улыбка исчезла с ее лица. Я не знал, кто из Клинков встал на защиту правил, и не мог никого различить в толпе, но в сердце затеплилась гордость за то, что даже здесь, даже сейчас некоторые из наших устоев еще сохранились и каждому позволено выражать свои мысли.

Рука, державшая жезл, задрожала от напряжения, и я продолжил:

– Чем я могу доказать, что ты ненавидишь все левантийское? Ты знала о Гостях, таких как доминус Виллиус, залезавших в головы наших гуртовщиков, и ничего не сделала. Ты придерживаешься верований, настолько противоречащих нашим устоям, что тебя изгнали навеки. И ты находишься здесь, играя в войну с кисианцами и чилтейцами, только чтобы собрать все силы и вернуться на родину с собственной армией, завоевать свой народ во имя чилтейского бога. – По толпе пронесся потрясенный ропот, и Эзма снова подняла жезл, но на этот раз подождала, потому что я продолжил: – Я никогда не считал себя идеальным, но могу дать слово, что не хочу никого вести за собой, не хочу завоевывать свою родину, а только мечтаю вернуться домой, а для этого у нас должен быть дом, в который можно вернуться.

Я опустил палку, пальцы так судорожно вцепились в нее, что я не был уверен, смогу ли их разжать. Позади нас Клинки переходили на ту или иную сторону костра, принимая решение – решение, которое еще могло измениться, поскольку Эзма, широко открыв глаза, держала палку поднятой.

– Теперь я все понимаю, – произнесла она, скорее с ужасом в голосе, чем оправдываясь. – Все точно как с Гидеоном. Я должна была заметить признаки раньше, так же как с бедной Дишивой, когда доминус Виллиус все больше завладевал ее сознанием.

– Это ложь! – Сквозь толпу пробился Ясс эн’Окча и ткнул в Эзму пальцем. – Дишива заключила сделку с чилтейцами ради земли в уплату за то, как они обращались с нами, и, продав ее кисианцам, ты уничтожила все наши шансы и погубила ее. Так ты отплатила ей за самопожертвование.

Ропот усилился, в такой необычной ситуации правила поединка снова нарушились. Несколько Клинков зашипели на Ясса, как раньше на Эзму, но тот не дрогнул. Указав на меня, он продолжил:

– Рах э’Торин меня бесит, и я