Поединок соперниц - Симона Вилар

Мне стало горько от мысли о том, как разнятся наши судьбы: разбойник Гуго опять в почете, его дела идут в гору, а я, обремененный несчастной любовью, окончательно обленившийся, заросший и обрюзгший, влачу жалкое существование рядом с женщиной, для которой я — никто… Между прочим, я не удивлюсь, если окажется, что разбойничьи налеты на владения Эдгара Норфолкского — дело рук Гуго. Графство Саффолк — вон оно, рукой подать, а Гуго Бигод не тот человек, чтобы забыть, как опозорил его Эдгар…

Вскоре после Рождества леди Гита вновь собралась в дорогу, и я твердо заявил, что ввиду тревожной ситуации в графстве намерен сопровождать ее. Я знал, куда она направляется, — Гита была необычно оживлена и собиралась надеть свой великолепный беличий плащ с капюшоном.

Поначалу моя госпожа и слышать не хотела об этом, и тогда я, без лишних слов, отправился на конюшню и стал седлать своего мерина. Гита наконец не выдержала:

— Ради всего святого, Ральф, неужели ты не понимаешь, куда я еду?

Я взглянул на нее поверх седла, которое прилаживал на спине мерина.

— Понимаю. Но если он готов подвергнуть вас опасности, когда в крае неспокойно, я не таков.

Гита тут же принялась оправдывать Эдгара, уверяя, что сама подала знак для встречи, но вскоре сникла под моим взглядом. Ее, как и любую женщину, не могли не волновать слухи о разбойниках — недаром в последнее время она не брала с собой дочь. А с моей молчаливой преданностью Гита уже свыклась, к тому же я был не более чем брат.

И все-таки, когда мы добрались до церкви Святого Дунстана, Гита настояла, чтобы я не сопровождал ее далее. Села в одну из всегда ожидавших в протоке близ церкви плоскодонок и, ловко управляясь с шестом, исчезла в сумраке.

Мне вдруг нестерпимо захотелось узнать, где же находится их любовное гнездышко. Это было как зуд в уже затягивающейся ране, с которым ничего не поделать, если не хочешь вызвать новую вспышку боли. Поэтому я прыгнул в другой челнок и двинулся вдоль русла одного из ручьев туда, где еще не совсем растворился во мгле огонек фонаря на носу лодки Гиты.

Окрестности, как одеялом, укутывал белесый туман. Это была обычная для этих мест сырая мгла, днем исчезавшая в лучах солнца, но вновь сгущавшаяся в сумерках. И все, что от меня требовалось, — не потерять отблеск фонаря плывшей впереди плоскодонки да беззвучно орудовать шестом. Я не хотел, чтобы Гита меня обнаружила, и был доволен, что ночь так темна. Высоко вверху, над пластами тумана, должно быть, светила луна, и от этого туман переливался и струился бледными полосами вперемешку с тьмой, обтекая стволы нагих деревьев.

Наконец всплески, доносившиеся со стороны лодки Гиты, стали более торопливыми. Я же приотстал и причалил у ближайшего берегового откоса, вытащил на него челнок и стал пробираться через мокрые заросли.

Словно для того, чтобы я мог лучше видеть, туман неожиданно расступился, и передо мной открылось озеро, а посреди него — поросший деревьями островок. Он походил на клочок окрестных лесов, упавший в тихую заводь и удерживаемый на плаву только собственным отражением. На островке под деревьями горел костер, освещая обычный для фэнов дом с высокой тростниковой кровлей и гладкими, чисто выбеленными стенами. У костра я заметил силуэт мужчины; он заспешил к берегу — и я узнал графа Эдгара.

— Мое Лунное Сияние!..

Она рассмеялась, когда он легко подхватил ее и высоко поднял, словно ребенка. А когда опустил, уже не разжимал объятий. Так они и стояли на берегу, слившись в поцелуе.

Я отвернулся, но не ушел сразу. Меня охватила слабость, и я опустился прямо на мокрую землю, прислонившись спиной к коряге. До меня доносились веселые голоса этих двоих. Потом стукнула дверь и все стихло.

Мой взгляд устремился ввысь, и в разрыве тумана я увидел звезду — одинокую, недосягаемую и дивно прекрасную. Я не знаю, как долго не отрывал от нее глаз.

Я передумал в ту ночь о многом. Мне даже приходило в голову жениться. В округе немало невест и вдов, которые с радостью примут мое предложение. Та же вдова рыцаря Нортберта де Ласи откровенно заигрывала со мной. Сия матрона старше меня, однако она богата — и такая добыча как раз по зубам моей лени, когда для достижения цели не требуется ни малейших усилий.

Оставив мысли о вдовах, я принялся обдумывать план отправиться в Святую землю. Я сам был свидетелем того, как тот или иной рыцарь отправлялся в Иерусалимское королевство, и если не исчезал бесследно, то возвращался овеянным славой защитника Гроба Господня и с тугим кошельком…

Но окончательное решение пришло лишь под утро, когда, продрогший и опустошенный, я вел свой челнок к церкви Святого Дунстана, присматриваясь к берегам и стараясь запомнить дорогу к дому на острове. Я должен запомнить каждую излучину ручья и каждую кривую ветлу, и ничего не перепутать.

Ибо я решил убить Эдгара.

Я больше не думал о чести, о рыцарском поединке, о достойном единоборстве — я слишком хорошо знал, как умеет биться Эдгар. У крестоносцев особая выучка, а храмовники и подавно слывут непревзойденными воинами. Нет, поединок с Эдгаром меня не устраивал. А вот затаиться в засаде, выждать на пустынной тропе и… пустить только одну стрелу…

И если все пройдет удачно — кто посмеет заподозрить меня, человека, некогда спасшего его имя и честь? У Эдгара немало недругов, да и слухи о разбоях в графстве могут сыграть мне на руку. И если его не станет — долго ли будет горевать о нем Гита Вейк?

Принятое решение вывело меня из спячки. Я ожил и начал все чаще покидать Тауэр-Вейк, всячески давая понять, что у меня завелась милашка, и Гита, похоже, была только рада этому. Кроме того, я без конца охотился с луком, причем бил преимущественно мелкую дичь, восстанавливая почти утраченный навык меткой стрельбы на большое расстояние.

Приглядывал я и место для засады, но уже не сомневался, что лучше всего затаиться у озера, где граф устроил свое гнездышко для свиданий. В воображении я уже видел, как терпеливо выжидаю, как наконец-то доносится стук копыт его коня, как граф спрыгивает с седла…

Вот тогда-то я его и окликну. Непременно окликну перед тем, как спустить тетиву. Пусть заглянет в глаза собственной смерти!

…В середине февраля начались нескончаемые снегопады, и нашим голубкам пришлось на время отказаться от встреч. Как раз в эту пору Утрэд предложил мне составить ему компанию — он собирался к родне в Бери-Сент-Эдмундс и помнил однажды высказанное мною желание помолиться у гробницы короля-мученика.

Мы выехали еще затемно, несмотря на непрекращающийся снегопад, и прибыли в Бери, когда уже стало смеркаться. Мы двигались шагом по узким улочкам, низко надвинув на лицо капюшоны — не только из-за сырых снежных хлопьев, но и потому, что Утрэд не хотел быть узнанным. Людей Гиты Вейк не больно жаловали во владениях аббата Ансельма.