Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена - Микаэл Геворгович Абазян

ищет, то находит, то печалится, и все время заставляет думать о себе и переживать это будет тем самым необъяснимым источником чар, воздействию которых его разум, даже если и сможет противостоять, всегда найдет причину, чтобы подчиниться.

«Найдет причину, чтобы подчиниться… Хм, откуда в этой смуглой девушке лет двадцати столько знаний о природе человеческих отношений?» — удивлялся про себя Филипп, вспоминая свою первую встречу с ней каких-то четыре месяца назад. Дав немного времени коллегам на то, чтобы обменяться мыслями по поводу услышанного и сделать предложения и уточнения по ее образу, он продолжил.

— Как, по-вашему, мог проходить между ними разговор, во время которого Сын… кстати, давайте его как-нибудь назовем, а? Что мы все Сын, да Сын — имя нужно. Версии?

Все задумались, и вскоре начали выдавать разные варианты, в каждом из которых Филипп мгновенно находил то, что заставляло его сомневаться. Ему не нравилось, если имя было довольно распространенным, он не хотел использовать европейские имена, а также настоящие имена актеров, ему не нравились как слишком простые варианты, так и чересчур вычурные. Версии он отвергал подряд и не задумываясь, словно слушая подсказки какого-то внутреннего суфлера, и так продолжалось с пару минут, пока вдруг Саад не произнес свою очередную версию.

— Омид.

Словно что-то сдержало на пару мгновений готовое быть озвученным очередное отрицание Филиппа, потом еще на несколько секунд, и еще, а потом он спросил:

— И что оно означает?

— На персидском Омид означает «надежда».

Внутренний суфлер не ошибся. Филипп вдруг независимо от себя сделал глубокий вдох, а выдох облегчения не скрывал переполнявшую его радость.

— Как здорово! Это то, что я и хотел, только не понимал этого. Никто не против? — немного волнуясь, уточнил он. После всеобщего одобрения последовало новое испытание.

— А как зовут подругу? — спросил он, обращаясь к Агнессе. — Я хочу, чтобы ты сама дала ей имя, ведь если ты так ее прочувствовала, то, я полагаю, ты знаешь, как ее зовут.

— Да, — спокойно сказала Агнесса. — Ее зовут Жасмин. — Она смотрела Филиппу прямо в глаза, словно мысленно защищала свою героиню от любого возможного опротестования им данного ею имени. Филипп же не имел ничего против него.

— Я очень даже «за». Не знаю, есть ли у него какое-то особое значение, но, думаю, это не так важно.

Он кивнул головой и, не услышав каких-либо возражений, вернулся к основному вопросу.

— Итак, как мог проходить разговор между Омидом и Жасмин, в процессе которого…

Филипп намеренно сделал паузу, приглашая актеров вступить в пустое пространство и начать играть в эту интересную, но довольно серьезную игру. Вдруг он кудахтнул, словно петух, и подошел к лежащему на сцене телефону.

— Я понял, что в связи с особенностью нашего процесса постановки спектакля, неплохо было бы записывать всю репетицию, в особенности те ее части, где мы проигрываем придумываемые нами сцены. Вчера вечером я попробовал выложить на бумагу все, что мы делали здесь на первой репетиции, чтобы иметь некое подобие расписанной пьесы. И вы знаете, сколько времени я провел за этим занятием? Пять часов! Я пытался воспроизвести нашу беседу, но каждый раз, записав страницу-другую, я вспоминал какие-то нюансы, какие-то важные мелочи, которые тут же добавлял в текст, а что-то из них я, скорее всего, так и не вспомнил. Приходилось переписывать, перекраивать, отдыхать, пить кофе, бороться со сном… Короче, я включаю диктофон в режим записи, так что каждое слово, сказанное вами, может быть использовано против вас! — с деланым пафосом заявил Филипп. — Если, конечно, вы не против.

— А что, — сказал Артур, — интересно даже будет потом переслушать наши обсуждения.

— Не думаю, — возразил Симон. — Будущее покажет, но мне кажется, что то, что происходит здесь и сейчас, имеет важность лишь для нас, присутствующих здесь, в этом месте и в это время. Смени что-либо из этих трех составных частей происходящей реальности, и она потеряет свой смысл. Никто сейчас не может создать то, что будем создавать мы, нигде в целом мире мы не будем создавать то, что создадим сейчас, и никогда в будущем мы не будем создавать то, чего пока еще нет, чему не пришло время, а когда придет, то сразу и пройдет. А вот Филиппу для его цели этот материал будет нужен лишь пока будет создаваться сама пьеса.

— Ух ты! Отличное начало для серии наших записей! Интересно говоришь, и я с тобой, скорее, соглашусь. У самого осталось немало архивных записей — как на бумаге, так и на аудио- и видеопленках — которые… — Филипп на несколько мгновений задумался. — Да, к которым я практически никогда и не обращался. Сижу на них, обладаю прошлым, да ничего из этого и не выходит.

Как обычно бывает, облачко задумчивости легло на всех присутствующих. Даже голос Ленни куда-то подевался, хотя он был поглощен какими-то манипуляциями с калькулятором.

— Ну ладно, — хлопнув в ладоши, несколько нервно вернул Филипп свою аудиторию в реальность, — приступим! Запись идет, мы о ней забываем и переходим к отношениям между Жасмин и Омидом.

— Я встретила Омида в один из моих светлых периодов. У меня все хорошо, все получается, я излучаю тепло и создаю впечатление человека, общаясь с которым ты будешь спокоен, счастлив, что ли…

— А у меня как раз тот период, когда я думаю об этом предложении…

— Нет. У тебя тоже дела идут хорошо. Нет нужды в каком-то коренном изменении ситуации. У тебя становится успешным любое начинание, все, чем ты начинаешь заниматься, дает скорые и убедительные плоды. Твои удачи притягивают к тебе таких же удачливых людей, и в твоей компании в одном из городских баров, например, в баре «Off», в один прекрасный вечер появляюсь я…

— …молодая, красивая, независимая девушка, о которой мне рассказывают мои знакомые. — Саад принял правила игры, установленные Агнессой. — Меня особо заинтересовало то, что она при всем прочем пишет музыку, поет песни. Шумная компания за большим столом, алкоголь, табачный дым, музыка, но ничто не может помешать нам обмениваться взглядами и дарить друг другу улыбки.