Тайные фрегаты - Виктор Лаптухин

Полицмейстер остался очень довольным тем, что Иван не произнес страшное «слово и дело», по которому всех причастных к случившемуся следовало заковать в цепи и учинить строжайшее расследование. Произнес лишь отеческое наставление с упоминанием матерей, небесных сил и загробных страданий. Комиссара наказывать не стал. Сделал только рукопашное внушение — выбил два зуба.

На пристани плоты уже поджидал вице-форшмейстер[78], срочно прискакавший из столицы. Сказал, что теперь он лично доставит казенное имущество до самых адмиралтейских складов на Неве. Благодарил Ивана и обещал передать его отчет о случившемся лично генерал-адмиралу.

Таким образом, ко всеобщему удовольствию, дело о дубовых плотах завершилось благополучно. За ревностное старание рыбак Алферий получил пять рублей, а вот канцеляриста Семку пришлось спасать от расправы. Натерпевшиеся страха губернские начальники уверяли, что плоты застряли в пути исключительно из-за его нерасторопности. После вмешательства Ивана решили канцеляриста в острог не сажать, но, для примера всей чернильной братии, выдрать ее на конюшне.

Глава 78

Теперь, когда с государственным делом все завершилось, можно было и отдохнуть. Тем более что в подорожной разрешалось побыть дома до осени. И завертелись веселые деньки, встречи с родными и соседями.

Но первым делом был отслужен благодарственный молебен в церкви Спаса на Ильине-улице. Долго стоял Иван перед знакомым с детства темным ликом, чьи очи пронзительно смотрели в самую душу. Возблагодарил за то, что сохранил его в чужих землях и дальних морях, привел к родительскому порогу. Перед образом Николая Чудотворца, покровителя и защитника всех мореплавателей, поставил тяжеловесную свечу. Священнику покаялся во многих прошлых грехах, получил прощение.

Быстро промелькнули праздничные застолья, и пришло время подумать о повседневном. Матушка содержала дом и свою небольшую торговлю вела осмотрительно. Новость о том, что старший сын получил дворянство и деревеньки выслушала внимательно. Сказала, что при таком хозяйстве нужен свой присмотр. Видела, как разоряются дворянские семьи, где мужчины большую часть времени проводят на военной или другой государственной службе.

— Одно спасение, когда кто-то из женщин берет хозяйство в свои руки. Если согласен, то торговлю сверну, и буду присматривать за твоими деревнями, — предложила она. — Иначе приказчики все разворуют, и разоренные мужики просто разбегутся.

— Согласен. Сделаю доверенность по всей форме.

— И еще. Пора, тебе, сынок, жениться, — серьезно продолжала матушка. — Видела, как ты в церкви рассматривал наших девушек. У меня на примете есть красавицы и умницы, все с хорошей родней. А за такого молодца-офицера возьмем дочку первостатейного купца, члена городского магистрата!

… Что же, матушка права. Девицы и верно есть миловидные. Да и тянуть с таким делом не стоит. Вчера обедал с полицмейстером и узнал, что пришел указ о новом наборе рекрутов. Отпуск отпуском, а война-то продолжается.

— Можно и жениться. Где бы на девиц поближе взглянуть? На гулянии или в гостях? Ассамблеи у вас еще не начали устраивать.

— Господи помилуй! Каких понятий ты набрался на чужой стороне! У нас, не как в деревнях, где все друг друга знают. Девицы содержатся в строгости, в церковь ходят только в сопровождении старших. В приличных домах у дворян и купцов даже за свадебным столом, перед тем как ехать венчаться, между новобрачными вешают красную тафту. Так что жених впервые видит лицо невесты только в церкви. О браке заранее сговариваются родные, засылают свах. У молодых-то кровь играет, могут такое начудить, что потом всю жизнь будут маяться.

— Я же не молодой. Сам решу, какая жена мне нужна. И за приданым не гонюсь.

— Не беспокойся, дорогой мой! Выберу тебе лебедь белую…

— Матушка, сейчас новые времена, — решительно заявил Иван. — Пока с невестой не переговорю, свадьбе не бывать!

Купеческую дочь Евдокию в сопровождении целой толпы дородных мамок, встретили, когда она выходила из церкви Параскевы-Пятницы. Среди темных платьев и платков ее бело-голубой сарафан с тонким золотым шитьем, пышные кисейные рукава и кружевная косынка сразу бросались в глаза. Невысокая, стройная, она легко шла по мостовой, подняв к небу темно-карие глаза. Слушала колокольный звон или следила за полетом ласточек?

Но пройти мимо матушки Елены Степановны и всем известной свахи Захаровны было никак невозможно. Женщины чинно раскланялись, завели общий разговор. На стоявшего в сторонке Ивана вроде бы никто и не обратил внимания. А он, с высоты своего роста, молча рассматривал девицу, которая вместе со всеми слушала рассуждения бойкой свахи.

Так продолжалось до тех пор, пока Захаровна не вздумала показать, как играет на солнце камень яхонт в ее кольце. Все разом сгрудились, заахали, Иван не стал терять времени и, слегка посторонив мамок, сделал шаг вперед.

— Здравствуйте, Евдокия Павловна! Верно ли говорят, что в вашем храме певчий хор поет просто на удивление?

Все женщины замолчали. Донеслось только возмущенное шипение — «срамота-срамотища», «грех-то какой». Но купеческая дочка и бровью не повела.

— Воистину так, сударь. Поют благостно, — ее голос звучал чисто и звонко, а улыбка была чудесной. — В следующее воскресение можете и сами послушать.

На прощание так махнула ресницами, что Иван понял — ОНА!

Со свадьбой не тянули. Истово исполнили все старинные обычаи. На угощение не поскупились. И за столом, где собрались по большей части люди степенные и деловые, резвая молодежь почти вся служила в полаках и на мануфактурах, пошел серьезный разговор.

— В наши дни только на свадьбе поесть и попить.

— Ох, жмет казна, новые налоги вводит — за бани, рыбные ловли, постоялые дворы.

— За бороды платить уже все привыкли, теперь велят платить за продажу арбузов и огурцов.

— Подушной податью всех обложили. Льготы нет ни холопу боярскому, ни монастырскому крестьянину.

— Да и посадскому ремесленнику стало нелегко. Рубль-то вдвое подешевел.

— Хватит вам скулить, мужики. Деньги идут к добычливому, а не к тому, кто лежит на печи.

— А как Сидор Прохорович драгунский полк подковал! Ухватил казенный подряд, так потом гонял своих кузнецов днем и ночью. Целую неделю сам у горнов стоял.

— Вот что я вам скажу, братья-товарищи! — отец невесты Павел Дмитриевич гордо вскинул свою седую голову. — Вы верно говорите, живем в трудное время. Поэтому надо уметь поворачиваться. Вот я на паях с голландцем Дериком послал хлеб прямо в Амстердам, с каждого рубля взял прибыли по 40 копеек. Раньше могло быть такое? Забыли, как в Нарве или Риге мы Христом-Богом молили немцев и шведов взять у нас товар? А как они ломались, цены сбивали? Так что ничто хорошее даром не дается!