Эпоха сериалов. Как шедевры малого экрана изменили наш мир - Анастасия Ивановна Архипова

Вещи, тем не менее он совершенно уверен»80. Для Хауса место Вещи занимает наука с ее объектом – «темной материей» (как уже упоминалось выше, «темная материя» – это обобщенный образ, который Хаус периодически использует для обозначения бытия, материального референта всякой истины). В эпизоде «Аутопсия» (2:2) храброе поведение девятилетней девочки, больной раком, он объявляет очередным симптомом, поломкой в мозгу (тромбом, блокировавшим центр страха), тем самым радикально отменяя символическое измерение этического выбора. В этом эпизоде поведение Хауса особенно цинично; он снова разрушает социальные конвенции, покушаясь на очередное табу (умирающий от неизлечимого недуга ребенок – случай, требующий предельной деликатности и моральной чувствительности). Так, свою простуду Хаус демонстративно противопоставляет страданиям обреченного ребенка: от насморка он лечится сильными препаратами (дробит бритвой и вдыхает, как кокаин).

Юмор имеет дело с фаллическим наслаждением. Он позволяет ему немного высвободиться под прикрытием шутки, сальной или не очень, ловко протащив ее под носом у Суперэго; при этом субъект не рискует испытать чрезмерное чувство вины.

Ирония же затрагивает наслаждение в его исходном статусе – загадочном, темном, непристойном. Благодаря иронии непристойность наслаждения оборачивается насмешкой, осмеянием, глумлением. Таким образом непристойное наслаждение, непристойный jouissance, становится чуть менее реальным. Ирония пытается воздвигнуть своего рода защиту против Реального наслаждения81.

Ирония шизофреника разоблачает Другого знания и Другого власти. Требования Другого воспринимаются как невыносимые, в том числе – или даже в особенности – требование эмоциональной близости, привязанности. Этому Другому – разоблачаемому, несуществующему – предъявляется ложная личность, имитация, искусная ложь (Шерлоку, Хаусу, Декстеру отлично удается изощренная имитация «нормального поведения»). Ирония – иронический, сомневающийся разум (дедукции, логические выкладки) – в качестве средства защиты от Реального позволяет Хаусу и Шерлоку выпутываться из галлюцинаций. И эта свирепая, безжалостная, логическая ирония располагается на стороне Суперэго, кантовского морального императива.

Лакан в работе «Кант с Садом» прочитывает Канта через сочинения маркиза де Сада, показывая, что «голос совести» по Канту, голос чистого разума, логический механизм, исключающий идею личного блага или удовольствия (поскольку это универсальный нравственный критерий), обезличенный голос самого субъекта – это то, что позже будет названо влечением к смерти, удовольствием в боли. Фундаментальный нравственный закон требует всегда говорить правду, даже тому, кто может использовать ее в дурных целях и причинить вам (или еще кому-то) страдание, ибо мораль абсолютна.

В подражание всеобщему критерию (фундаментальному закону) Канта Лакан конструирует фундаментальную максиму Сада (или формулу его фантазма) следующим образом: «У меня есть право наслаждаться [le droit de jouir вашим телом, – может сказать мне любой, – и я буду претворять это право в жизнь, ни в малейшей степени не стесняя себя в осуществлении своих изощренных насильственных действий» (прямая цитата из Сада, которую приводит Лакан в семинаре VII, звучит так: «Предоставьте мне часть вашего тела, которая принесет мне сейчас удовлетворение, и, если вы захотите, можете наслаждаться той частью моего тела, что принесет удовлетворение вам»).

Конечно, такая максима Сада, извлеченная Лаканом из сочинений маркиза, не более чем пародия на Канта, но пародия весьма поучительная. В садовской максиме отчетливо прослеживается все тот же всеобщий, универсальный принцип – любому предоставляется право обратиться к любому с требованием предоставить ему свое тело для наслаждения. А то, что этому другому подобное обращение может (и вернее всего так и будет) не доставить ни малейшего удовольствия, так на то и всеобщий логический принцип, не принимающий в расчет боли или удовольствия. Всеобщий закон никому счастья не гарантирует.

Итак, если исключить из морали всякий элемент чувства (или патоса – чего-то, связанного с удовольствием/неудовольствием), говорит Лакан, то садистский мир оказывается «изнаночным» вариантом мира, подчиненного радикальной этике Канта82. Именно таким – свирепым, наслаждающимся, садистическим, непристойным – предстает Суперэго, если сдернуть с него покров «нравственного императива». И останется лишь императив, воплощенный в дьявольских нашептываниях Мориарти – «Давай умирай уже, Шерлок!», – чистое влечение к смерти.

Безумная корова удобряет посевы: метафора, метонимия и «ляля-зык»

И здесь мы возвращаемся к логическим вулканцам, всегда говорящим только правду, в полном соответствии с заветами И. Канта. Вулканцу Споку присуща еще одна особенность, вытекающая из неспособности говорить ложь: неспособность распознавать метафоры, устойчивые выражения и юмор.

Боунз: Вы собираетесь все бросить и искать ветра в поле [букв.: «гнаться за дикими гусями»] по всей галактике только потому, что обнаружили аномалию в межзвездном водородном облаке?

Спок: Доктор, я гонюсь за капитаном, лейтенантом Ухурой и курсантом Чеховым, а не за какими-то дикими водоплавающими пернатыми83.

Спок: Мы находимся в пустынной местности, где господствует арктический климат.

Боунз: Он имеет в виду, тут холодно!84

Спок: Капитан, я закончил анализ требуемой зоны. К сожалению, мозг слишком обширен, уничтожить его не сможет даже все имеющееся в нашем распоряжении наступательное оружие. Однако мы сумеем добиться его полного уничтожения, если преобразим корабль в поток энергии, нацеленной на кортекс мозга, и нанесем смертельный удар всей его мощью.

Боунз: Вы что, корабль предлагаете взорвать?

Спок: Полагаю, доктор, именно это я и сказал85.

Капитан Керк: Если мы будем продолжать взятый курс, на какое расстояние мы сумеем подобраться к ближайшему посту клингонов?

Чехов: На один парсек, сэр. Точно сможем учуять их запах! (Широко улыбается.)

Спок: Это нелогично, курсант. Запахи не могут распространяться в космическом вакууме.

Чехов: Это была маленькая шутка, сэр.

Спок: Исчезающе маленькая, курсант86.

Лейтенант Бейли: Оно перекрыло нам путь!

Спок: Нет никакой необходимости повышать голос, мистер Бейли.

Бейли: То, что я повысил голос, не означает, что я напуган или не могу справиться с заданием, это значит, что у нас, людей, есть такая штука – адреналиновая железа.