Смута - Ник Перумов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Тащ комдив, ударить бы по ним! — горячо зачастил командир питерской роты, державшей самый центр позиции.
— Какое «ударить», Михеев, они всю твою роту положат, пока добежишь!.. Ах ты ж, нечистая ты сила, а ну быстро, останавливаем!..
Наверное, с сотню бойцов петербургского полка 15-ой стрелковой думали так же, как и их комроты. Без приказа, без команды, вскочили в полный рост и, как положено, с «ура!» ринулись на отползающие цепи белых.
— Штокштейн!.. — ахнула Ирина Ивановна.
И точно — первым на бруствер вскочил именно начальник особого отдела, в руке маузер, закричал что-то, бросился вперёд, увлекая за собой остальных.
— Назад! — заорал Жадов, бросился наружу. — Назад, мать вашу!..
Ирина Ивановна — следом. Хватали бойцов за плечи, за полы шинелей, за рукава, останавливая храбрый, но безумный порыв. Потому что белые встретили подняшихся красных именно так, как умели, как их учили — спокойно, без паники, хладнокровно встречая атакующих очередями в упор из «фёдоровок» и ручных пулемётов.
Треть вскочивших бойцов Жадова смело сразу. Остальные, слава Богу, попадали кто куда.
— Назад! — надсаживался Жадов. Рискуя, вскочил на насыпь, рядом тотчас же свистнуло, и Ирина Ивановна с силой сдёрнула комиссара вниз.
— Назад! Назад давай! — звали своих и другие красноармейцы.
Кое-как, на карачках, ползком, отходили. Белые отступали тоже, и только на ничейной полосе остались те, кого судьба сегодня наметила «к отправке».
Среди тех, кто выжил и спрыгнул обратно в спасительную щель траншеи оказался и Штокштейн — раскрасневшийся и, в отличие от многих других, даже не ранен.
И прежде, чем Жадов с Ириной Ивановной успели хоть слово сказать, истеричным фальцетом завопил:
— Измена!..
— Какая измена, так тебя, Шток, и растак, куда людей повёл?!
— Измена! Мы бы их смяли!.. — Штокштейн, казалось, сейчас забьётся в падучей.
— Атака не подготовлена. Направление неизвестно. Ближайшей задачи не поставлено. Взаимодействие не отработано. Полки дивизии имеют приказ на удержание позиций, а не на атаку и преследование противника, — холодно и ровно, словно на занятии в Николаевской академии Генштаба отчеканила Ирина Ивановна.
— Вот это и есть измена, что «не поставлено» и «не отработано»! — не сдавался Штокштейн. — Мы бы их погнали!..
— Ровно до их пулемётов. И положили бы там всю дивизию.
Над полем боя взлетело одна за другой две белых ракеты. А над отходящими цепями добровольцев так же внезапно поднялся белый флаг.
— Это что ещё такое? — у Штокштейна была уже явно готова очередная тирада, но тема сменилась.
— Предложение перемирия, что ж ещё. Вынести раненых, оказать им помощь. Такое повсеместно практиковалось с японцами.
— Что за изменнические разговоры? — вновь вскинулся Штокштейн. — Хотят контры золотопогонные своих раненых выручать — пусть подходят с поднятыми руками, бросают оружие и сдаются в плен!
— Там и наши раненые, — напомнила Ирина Ивановна.
— Если б мы атаковали и пошли до конца, то уже помогали бы нашим! Это по вашей вине, начштаба Шульц, всё и случилось!
— А ну, хватит! — зарычал Жадов. — Ротный, помашите этим… кадетам. Пусть не стреляют, мы тоже не будем, раненых надо вынести. Раненых по твоей милости, Шток! Приказа на наступление я не давал! А ты людей грудью на пули повёл!
— Я сам грудью на пули пошёл! — зашёлся Штокштейн. — Пока вы тут в блиндаже отсиживались!
Однако в ответ на размахивание белой тряпицей стрельба со стороны добровольцев и впрямь прекратилась.
— Встали, — Жадов выпрямился во весь рост.
— Тащ начдив!..
— Не «тащ начдив», а за мной! Наших будем собирать!..
Добровольцы и красные бойцы сошлись посреди смертного поля. Винтовки закинуты за спины, в ход пошли носилки. Совсем юный офицерик с красно-чёрными погонами где красовалась единственная звёздочка, чуть поколебавшись, протянут пакет бинтов немолодому уже красноармейцу, пытавшемуся помочь товарищу с простреленной ногой; чуть левее двое бойцов Жадова так же молча, и словно бы стесняясь, помогли женщине в косынке с красным крестом положить раненого добровольца на носилки.
И так же молча разошлись.
…До самого вечера атак на позиции 15-ой стрелковой не последовало. Гремело и справа, и слева, и, казалось, всё будет хорошо. Отправленный батальон так и остался у Нечипоренко, хотя наступление белых стихло и там.
— Кажись, выстояли, — зевнул Жадов.
В блиндаже горела одна-единственная свеча, скупо освещая старую, имперскую ещё топографическую карту.
— Выстояли, — кивнула Ирина Ивановна.
— Так это, значит, и был главный удар?
Товарищ Шульч молчала, красными и синими карандашами чертя на карте какие-то значки и измеряя расстояния курвиметром.
— Нет, товарищ начдив. Не главный. Главного вообще, похоже, не было. Или же поисточились беляки, потери свои им восполнить уже некем, офицеры, какие хотели и могли, давно уже у них, а остальные — либо у нас, либо — как и большинство обывателей — просто ждут, чья возьмёт.
— Мудрено говоришь, товарищ начштаба… — Жадов очень устал. И сейчас ему очень хотелось поверить, что самое страшное позади, что наступление врага отбито, и можно будет «сидеть в окопах», что, право же, куда лучше, чем подниматься в атаку, ожидая, что тебя вот-вот срежет пулемётная очередь в живот. — То главный удар, то не главный… то заслон, то не заслон… а вообще выпить бы сейчас наливочки стопочку, да пельменями настоящими закусить, в Питере, помню, была одна, ходил всегда…
Ирина Ивановна рассеяно кивнула, продолжая чертить и вымерять.
— Погоди, Миша, о пельменях мечтать. Мы с Нечипоренко удержались, а что у других соседей?..
— Отправь вестового… Где Яша, где наш комиссар? Пусть идёт политработу проводит. Что, дескать, героически отразили натиск противника, скоро и назад погоним…
Ирина Ивановна только качала головой. И вдруг хлопнула себя по лбу.
— Ах я дура набитая!..
Жадов аж подскочил.
— Что такое?..
— То-то я голову ломала, где Улагай с Келлером, где конница белых?.. Ни у нас, ни у Нечипоренко не появилась, как и дроздовцы с марковцами и корниловцами.
— И что же?
— Значит, всё ещё хитрее. Обходят они нас, Миша. Не стали прорываться самой короткой дорогой, не стали соседей наших опрокидывать, чтобы нам в тыл зайти. Обошли небось левый наш фланг, через Дон переправились всей массой и пошли прямиком к Вёшенской. Объединятся с мятежниками, да и ударят прямиком на Харьков, на Тамбов, на Воронеж… а захотят — и к Царицыну пойдут, и к Астрахани, яицких казаков поднимать. Для того-то и висели на нас, на всех!..
— И что теперь? — сон с Жадова как рукой сняло.
— Пошли нарочных. Пусть соседи будут готовы к отходу.
— К отходу?!
— Предлагаешь героически погибнуть в окружении, Миша?
— Так тогда беляки ни до Харькова не дойдут, ни до Тамбова! Мы их тут на себя притянем!
— Эх, Миша, Миша! Да не станет из белых никто на тебя окружённого в штыки ходить. Оставят заслоны, и вся
