Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

Стоя на коленях, он сунул руку в китайскую чашу и вынул из нее бутылку. Дрожь не унималась, и, впившись в горлышко зубами, он сделал такой большой глоток, что его затошнило. Когда тошнота немного прошла, Гарри стал пить ритмично. Немного бренди разлилось, и брызги остались на ленте креста Победы.

Теперь он отдыхал, переводя дух от обжигающего напитка. Потом он выпил опять, но не так много. Удалось унять дрожь, дыхание выровнялось. Он подтянулся, достал бокал без ножки с верха комода, наполнил его, бутылку поставил рядом на пол и принял удобную позу.

Его искусственная нога на порванной подвязке лежала под неестественным углом к колену. Он смотрел на нее, медленно потягивая бренди и ощущая, какая она холодная и безжизненная.

Нога была смыслом его существования. Бесчувственная, неподвижная, напоминающая эпицентр смерча, вокруг которого вращалась вся его жизнь.

Наступило короткое успокоение от алкоголя, давшее забвение, и далекие тени прошлого обступили его. В той заоблачной дали он был в отличной форме, неизвращенным и незапятнанным, здоровым, а главное — обе ноги были настоящими.

Ночь сжалась, а время утратило всякое значение. Каждый час длился несколько минут, они пролетали, уровень в бутылке падал. Он сидел, прислонившись к комоду, потягивая бренди и наблюдая, как уходит ночь. На рассвете последние картины прошли перед его глазами…

Он на лошади в сумраке едет в Теунискрааль. Одно окно освещено, остальные темны.

От необъяснимых предчувствий близкого ужаса становится то жарко, то холодно, как от внезапного ливня, тишина нарушается только цоканьем копыт по гравию. Он с трудом поднял стучащую деревяшку на первую ступеньку и дрожащими, как в ознобе, руками дотронулся до ручки двери, толкнул ее.

Его голос звучал невнятно от алкоголя и ужаса.

— Есть кто-нибудь? Анна! Анна! Я вернулся!

Но его встретили лишь голубое пламя спички и запах горелого парафина, когда он зажег свечу. Потом опять стук деревяшки по коридору.

— Анна! Где ты?

Анна, его невеста, лежала на кровати в темной комнате, полуобнаженная. Она быстро отвернулась от света, но Гарри успел заметить мертвенно-бледные черты лица с кровоподтеками и разбитые губы. Свеча на столе отбрасывала неровные тени на одеяло. Он подошел и откинул его. Тело молодой женщины смутно белело во мраке. Гарри повернул ее лицо к себе.

— Анна, дорогая, что случалось? — Под грубой блузкой он нащупал налитую от беременности грудь. — Тебя ударили? Кто? Скажи мне, кто это сделал? — Но она закрыла руками лицо и разбитые губы. — Дорогая моя! Бедняжка! Кто это? Один из слуг?

— Нет.

— Пожалуйста, скажи мне, что случилось? Неожиданно ее руки обвили его шею, а губы прижались к уху.

— Ты знаешь, Гарри! Ты знаешь, кто это сделал! — Ее голос дрожал, и она с трудом произнесла лишь одно слово, невероятно ужасное слово: — Син!

— Син?! — вслух, с отчаянием произнес он. — Син! О Боже! Я ненавижу его! — дико завопил Гарри. — Пусть он умрет! Пусть умрет! Молю тебя, Господи, пусть он умрет!

… Он закрыл глаза и почувствовал первый отвратительный приступ подступающей тошноты.

Слишком поздно было искать кровать, рвота началась, и теперь бесполезно было ее сдерживать. Теплый, кисло-сладкий бренди хлынул через горло в рот и в нос.

Глава 20

Когда денщик пришел к нему около полудня, Гарри лежал полностью одетый на кровати, но не спал. Его редкие волосы были взъерошены, форма заляпана, а нога-деревяшка валялась на полу.

Денщик тихо прикрыл за собой дверь и стал разглядывать хозяина. Его передернуло от кислого запаха выдохшегося бренди и блевотины.

— Сам себя послал к черту. Хей-хоп, прыг-скок, — проворчал он, не испытывая к Гарри особой симпатии. Потом поднял бутылку и посмотрел на свет. — За ваше чертовски хорошее здоровье, мистер, — приветствовал он хозяина, осушил бутылку и деликатно вытер губы. — Итак! Давайте почистим ваш свинарник.

— Оставь меня одного, — простонал Гарри.

— Уже одиннадцать часов, сэр.

— Оставь меня. Убирайся!

— Выпейте кофе, сэр.

— Не хочу.

— Я наполню ванну, сэр, и почищу вашу форму.

— Сколько времени? — Гарри сел.

— Одиннадцать, — терпеливо повторил денщик.

— Моя нога? — Без нее он чувствовал себя обнаженным.

— Мастер по упряжи пришьет ремешки, сэр. Все будет готово, когда вы примете ванну.

Руки Гарри все еще слегка дрожали, края век покалывало, кожа на лице растянулась, как на барабане, и тупая боль пульсировала в черепе.

Наконец он вздохнул и взял рапорт лейтенанта Куртиса, лежащий поверх пачки бумаг, ждущих своей очереди. Гарри бегло просмотрел отчет. Он знал далеко не всех, упоминавшихся там. Имя Сина стояло первым в списке раненых, за ним — данные о маленьком еврейском адвокате. Наконец, довольный тем, что в рапорте не содержится ничего, дискредитирующего подполковника Гарри Коуртни, он поставил на нем свои инициалы и отложил в сторону.

Следующий документ — письмо — было адресовано старшему командиру разведчиков Наталя, обращался к нему полковник шотландских стрелков Джон Ачесон. Две страницы были исписаны аккуратным четким почерком. Он уже собирался отбросить, послание и приказать денщику заняться делом, когда ему на глаза попалось знакомое имя. Внимательно и быстро перечитал он все с самого начала:

«… с радостью довожу до вашего сведения… вызвались до того, как стали искать добровольцев… под интенсивным вражеским огнем… снова проявили инициативу… не обращая внимания на опасность… два ваших разведчика… сержант Син Коуртни и рядовой Соул Фридман… настоятельно рекомендую… медаль за отличную службу… чудеса отваги… значительную помощь».

Гарри уронил бумагу и откинулся на спинку стула, уставившись на него с таким видом, будто это был его собственный смертный приговор. Он долгое время не двигался, боль в голове не затихала… Опять поднял документ.

Теперь его руки дрожали так сильно, что бумага трепетала, как крыло раненой птицы.

— Все мое, все, что у меня когда-либо было, он забрал себе. — Он посмотрел на ленту на груди. — А теперь хочет и эту, единственную мою вещь. — Слеза упала на бумагу, размазав чернила. — Я ненавижу его, — прошептал он и стал рвать документ. — Надеюсь, он умрет. — Он рвал и рвал бумагу, пока она не превратилась в груду мелких клочков. Собрав их, он невольным движением спрессовал шарик. — Нет, этого ты от меня никогда не получишь. Это мое — это единственное, чего у тебя никогда не будет. — Он с силой бросил шарик в брезент палатки и опустил голову на руки, лежащие на конторке. Его плечи тряслись от рыданий. — Не умирай, пожалуйста, Син, не умирай.

Глава 21

Оттолкнув плечом маленькую девочку, Дирк Коуртни первым спустился по ступенькам и вышел на двор. Не оглядываясь на здание школы, он направился к дырке в заборе. Остальные должны были последовать за ним.

Они присоединились к нему, уже когда он выдергивал прутья из изгороди.

— Поторапливайтесь, — приказал Дирк. — Мы должны первыми добраться до реки, а то они займут лучшие места.

Мальчишки рассеялись вдоль изгороди, вереща, как стая возбужденных обезьянок.

— Одолжи мне нож, Дирк.

— Эй, посмотрите на мою биту. — Ник Петерсон помахал короткой палкой, которую сам вырезал и обстругал. Она здорово рассекала воздух.

— Это не бита, — проинформировал его Дирк. — Это пистолет. — Он оглядел остальных. — И помните, теперь я — лорд Китченер и вы должны называть меня милорд.

— А я — генерал Френч, — сообщил Ник.

В конце концов, это было относительно честно, так как он был главным заместителем Дирка. У Дирка ушло две недели, за которые произошли пять кровавых драк, чтобы добиться своего положения и стать бессменным лидером.

— А я — генерал Метьюен! — воскликнул один из самых маленьких.

— А я — генерал Буллер!

— А я — генерал Гатакр!

— Вы все не можете быть генералами. Генералы — только мы с Ником. А вы все — рядовые.