Дым осенних костров - Линда Летэр

безжизненные, как у мертвой рыбы, фосфоресцирующие глаза. Юноша отвел взгляд, так чтобы держать существо в поле зрения, но не поддерживать зрительного контакта.

Достаточно ли в нем сейчас жизни? Пальцы свободной руки медленно сжались и разжались, сухие и ледяные. Похоже, недостаточно. Но он не даст власти страху. Это и его Лес.

* * *

Ее ладонь покоилась в его руке надежно и безмятежно. Теплые губы ласково коснулись пальцев. Амаранта улыбнулась, не открывая глаз.

— Наль…

Рука вздрогнула и отдернулась. Девушка проснулась окончательно и поспешно села на постели.

Глаза Алуина напротив, расширенные, потрясенные. Хватает ртом воздух, будто она ударила его по лицу. Нет, будто пронзила ему грудь кинжалом. Бледным пятном расплываются вокруг предрассветные сумерки.

— Я не думала о нем, — сказала она и услышала, как дрожит собственный голос.

— Ты произнесла это имя, — прошептал Алуин.

— Я произносила это имя тридцать зим! Привычка не истает в одночасье. Ты не догадывался об этом ранее?

Принц оглушенно молчал. Очнулся он только, когда Амаранты уже не было в покоях.

— Ушел с бала посреди ночи? Ты точно не ударился где-то головой?

Наль открыл глаза и болезненно сощурился: ослепил льющийся в окно свет.

— Где?.. — ощупывая затылок, юноша обнаружил, что ничком лежит на собственной постели в одежде. Остатки тяжелого сна развеялись, как чад. Прадед был не так уж неправ: по крайней мере, голова болела.

— Не это имел я в виду, когда предлагал поднять тебя от одра болезни с помощью тарглинта. Над ним, скрестив руки на груди, стоял Тельхар. Под просторным, глубоко надвинутым капюшоном слабо белело узкое лицо с мерцающими холодом глазами. — В двух вещах должно нам особенно хранить себя — в словах и желаниях, — хрипло выговорил Наль. — Огонек слишком прямолинейно истолковал фразу «праздновать Урожайную Луну». — Иделинд подняла с пола пустую бутылку «лунного сияния».

Наль сел на постели и потер лицо.

— Смотри, — Тельхар нагнулся и подхватил еще что-то. — Полюбуйся, как твой хозяин проводит свободное время.

Под носом у Наля оказался пушистый комок.

— Он по крайней мере рад видеть меня, — пробормотал юноша, поглаживая щенка по дымчатой спинке.

— Да, после встречи с лесной тварью вид был бы подпорчен.

Юноша вскинулся, вставая, напугал Дара и успокаивающе прижал его к себе.

— Из прежних занятий моих остались одни осколки. Быть может, теперь и совсем не жить? В страхе перед линдормом, тмерами, троллями навек запереть себя в клетке домашних стен? Кто еще бросится на меня из чащи — Не́зверь Великого Озера?

Тельхар вновь скрестил руки на груди и расставил ноги, как эльнор, готовящийся к сражению. Должно быть, он дошел сюда вслепую — слишком ярким был утренний свет. За многие годы Тельхар и подобные ему горожане запомнили Фальрунн так, что могли найти нужную дорогу с закрытыми глазами.

— Есть у людей такое наказание непослушным детям: их дерут за уши.

— Им это не помогает, — отрешенно отозвался Наль. После праздника Урожайной Луны осталось ощущение, что его использовали и выбросили. — Все равно уши у них круглые, как листья ольхи. Могли бы с тем же успехом водить за ухо, как мы.

— Захотелось ощутить?

— Пока прогулки из Сумеречного квартала хватило.

— Прости за вторжение, Огонек, — осторожно вступила Иделинд, тронув Тельхара за плечо. — Мы надеемся, что беседа твоя с Адабрантом не прошла зря, и уже уходим.

— Пусть попробует пренебречь словами отца; на него найдется управа. — Тельхар стоял спиной к окну, но солнце все равно терзало слишком чувствительные глаза. — К-командир трех сотен… — это было произнесено с силой и желчью.

Прижатый к груди Дар пискнул, поджимая переднюю лапку. Наль нахмурился, поспешно и бережно перехватил питомца поудобнее, чтобы осмотреть. Ушиб? Разве что совсем небольшой. Отека нет…

— Что такое? — испугалась Иделинд.

Заставив гостей расступиться, юноша прошел к огороженному углу Дара с ящиками и миской. Преодолеть загородку самостоятельно щенок не мог. Его сажали и вынимали оттуда по ситуации. Должно быть, он проснулся рядом с беспробудно спавшим хозяином, неумело спрыгнул с кровати, пытаясь найти пищу, но Крупа или Нагломорд оказались более успешны: молоко из миски исчезло.

— Как, небо и звезды, попали вы сюда?

— Было открыто, — мстительно сказал Тельхар.

Бирк, верно, тоже проспал после вчерашних празднеств. Никто не следил за Даром. «Ты мог бегать по всему дому, выпасть через перила верхней галереи». Наль зажмурился. Перед глазами поплыли светящиеся красно-зеленые кольца. Вот чего стоит его забота о существе, зависящем от него целиком и полностью.

— Прости меня, маленький. Я больше не брошу тебя. Все будет хорошо. Ты станешь большим и сильным… — он запнулся, но тут же продолжил, ласково поглаживая щенка. — Да, большим, сильным, здоровым и счастливым. Я больше не предам тебя, и никогда не брошу.

Совесть особенно остро кольнуло понимание, что щенок простит, ибо бесхитростен, доверчив и предан. Дар даже не свяжет ушиб лапки с зацикленностью хозяина на бесплодных переживаниях и уязвленном самолюбии. Не поймет, что это безответственное самолюбие могло стоить ему жизни или сделать калекой. «Ты — не поймешь, а я не забуду».

Оставшись один, Наль вытащил из-под кровати свой сапог с обгрызенным каблуком и долго задумчиво вертел его в руках.

— Он не завидует тебе. — Иделинд коротко взглянула на племянника, пододвигая по столу кувшин брусничного сока. Обещающая облегчение в недолгом похмелье прохладная вяжущая влага преломлялась от рубинового до багрового в хрустальных гранях.

— Знаю. Просто у него на меня отмерено меньше терпения.

— Он впитал рассказы об Эйруине Старшем и Лиэне, будто застал их в живых. Ты имеешь все, чего лишен он, и даже больше, но дело не в зависти. Ему больно, как ты этим всем распоряжаешься.

А еще, в тот же год, когда не стало Лонангара, у Тельхара погиб первенец Тьелвар. Тельхар никогда не говорил с Налем о сыне.

Юноша выдавил из себя лучезарную улыбку и разом осушив кубок, поднялся. Брусничный сок отдавал знакомой горечью.

— Я больше не сорвусь, Деллиннэ́.

Пора нести семье тепло и свет в этот последний безмятежный для них день осени.

* * *

«Где ты, мое зимнее утро, отрада, первый луч солнца на снегу? Без тебя не мил и целый замок. Не могу потерять тебя вновь. Вернись ко мне, и я никогда более не упрекну тебя».

Беспомощно оглянувшись в пустом темном коридоре, в древнем полузаброшенном уголке Лаэльнэторна, он рывком запустил пальцы в волосы и прижался спиной к холодной каменной стене, уставившись в одну точку.

Он не мог найти Амаранту весь день.

«Победа Кахута», говорили в таких случаях.