Смертельно безмолвна - Эшли Дьюал

— Беги, — шепчет он, наблюдая за испуганными глазами девочки, — беги, пожалуйста.

Хорошая попытка. Я наклоняю голову, а затем слышу возглас Хэйдана:

— Не делай этого с ним! — Кажется, это недоразумение в очках обращается ко мне. Не реагирую. — Не поступай так с Мэттом, я прошу тебя.

Он просит, и что? Интересный аргумент. Я безразлично взмахиваю рукой, и мальчик падает на колени, захлопнув свой болтливый рот. Кривлю губы, наблюдая за ним, а потом вновь перевожу взгляд на Мэттью. Что-то меняется. Что-то трогает меня в его глазах. Ему плохо, парень едва стоит на ногах. Пот скатывается по вискам. Но он борется. Борется.

— Я не сдамся, — шепчет он, и я невольно подхожу ближе, — не сдамся, не сдамся.

Откуда в нем столько силы? Почему до сих пор не сломлена воля? Прежде никто так не сопротивлялся, не мог попросту. А какой-то обычный человек дает мне отпор, словно и не ощущает боли, судорог, изнеможения. Его трясет, как лист, но он стоит.

Я оказываюсь совсем близко и вдруг прикасаюсь пальцами к его волосам. Я не знаю, что заставляет меня медлить, что заставляет меня чувствовать себя разбитой. Я побеждаю. Совсем скоро я сломаю его, я ведь так этого хотела! Но я не ощущаю удовольствия. Гляжу на этого молодого человека и вдруг испытываю странную привязанность, призрачную, да, едва ощутимую, но такую искреннюю. Такую чистую, что не может не отравлять вены. Не понимаю, что со мной. Глаза щиплет, ведь я понимаю, что одно мое слово, и этот человек никогда не станет прежним. Мэттью Нортон из моего прошлого умрет.

Я неосознанно прикасаюсь губами к его щеке… Чувственно и проникновенно. Как не думала, что умею, и неприятная судорога сжимает мои легкие. Что я делаю? Что со мной?

Я сдавливаю до боли пальцы и шепчу:

— Стреляй.

Мэттью нажимает на курок, и мы с ним вместе теряем часть себя. Что-то умирает.

Я прокатываюсь ладонью по его спине, упрямо подавляя в себе неизвестные чувства, и схожу с места, направляясь вглубь леса, оставляя позади эту пристань, этого человека. И этого мертвого ребенка. Да. Я убила ребенка. И что с того?

Она мешала. Она стояла у меня на пути.

Я иду быстрее. Быстрее. Оглядываюсь по сторонам, понятия не имея, какого черта, в моей голове вспыхивают нервы, какого черта немеют пальцы: мы прострелили ей голову… Пуф, один выстрел! И малышки Эби больше нет. Разве это должно цеплять? Должно меня трогать, разрывать на куски. Нет.

— Нет, — покачиваю головой, — мне наплевать.

— Правда?

Я резко торможу, зарывшись в груду листьев, и оборачиваюсь, расширив глаза.

Передо мной оказывается Эбигейл Роттер с простреленной головой.

Я ошеломленно пячусь назад и стискиваю зубы:

— Не подходи, — на пальцах вспыхивают искры, — не приближайся ко мне.

— Или что? — Ангельский голосок девочки прорывается внутрь моих ребер, а из дыры в ее голове тянутся толстые, густые линии крови. — Убьешь меня?

— Замолчи.

— Ты поступила нехорошо, Ариадна.

— Заткнись!

— Сегодня ты убила не только меня. — Эби подходит ближе, а я отшатываюсь. — Ты не только заставила Мэттью Нортона прострелить мне голову… но и лишила себя последнего шанса на спасение.

— Меня не нужно спасать.

— Ты думаешь?

— Меня не нужно спасать! — Я наклоняюсь вперед, растопырив пальцы. — Убирайся.

— Нет. — Девочка хлопает густыми ресницами и поводит плечами. — Я всегда буду так близко, что ты будешь слышать мое дыхание, Ари. Мы станем хорошими подругами. Ты и я, ты будешь закрывать и открывать глаза, видя мое лицо, видя эту рану. — Эби прижимает пальцы к глубокой дыре, из которой торчат обугленные куски кожи, и улыбается.

Легкие сдавливает. Я задыхаюсь. Хватаюсь руками за волосы и покачиваю головой.

— Нет, — зажмуриваюсь, — нет, нет. Это неправда.

— Ты убила меня.

— Нет.

— Ты — чудовище.

— Закрой свой рот!

— Как ты могла так со мной поступить? — Я открываю глаза, а Эби оказывается прямо перед моим лицом. В нескольких сантиметрах… Так близко, что я замечаю полопавшиеся сосуды в ее глазах, заполнившие голубую радужку багровыми точками. — Ты — монстр.

— Тебя здесь нет.

— Увы, — Эби пожимает костлявыми плечами, — я здесь, в отличие от твоей души.

Она начинает смеяться. Детский смех разносится по лесу, поднимая ветер, заставляя птиц сорваться с веток. Я рассеянно пошатываюсь, обхватив себя руками за талию. Что-то во мне трескается. Где-то внутри. Я судорожно вдыхаю воздух, а он обжигает глотку. Мне нечем дышать! Я обессилено валюсь на колени, вонзаю ногти в запястье и с силой дергаю руку на себя.

Тут же остаются ровные, глубокие ссадины, и я испускаю всхлип. Ударяюсь ладонями о мокрую землю, чувствую, как в груди растет нечто горячее, колючее, и нелепо зажмуриваюсь, будто это остановит механизм, предотвратит боль. Но ничего не меняется. В какой-то момент от моих рук отскакивают искры. Листья вспыхивают и загораются. Не знаю, как это контролировать, и просто наблюдаю за огненным ковром, который бежит от меня к стволам деревьев, забирается по веткам, ломает их и валит вниз. Поднимается дым. Ветер гоняет его по лесу, будто шерстяное покрывало, а огонь распространяется дальше и дальше. И я обессилено прищуриваюсь. Пожалуй, в этот момент я что-то чувствую. Но эта эмоция мимолетна, как яркая звезда, сверкнувшая на небе, и тут же исчезнувшая. Вокруг пылают костры, и я сижу посреди огня и не боюсь его. Я знаю, что огонь для меня опасен, но я принимаю его. Теперь нас что-то связывает: тяга к разрушению и отсутствие души.

Он паркуется под деревом. Машина глохнет, он выключает ближний свет, а я стою в тени сплетенных веток, и не понимаю, что делаю здесь. Что забыла в этом месте.

Сегодня мой день рождение, и внутри неспокойно. Мне чего-то не хватает, и дело не в окружении, не в моих поступках. Дело в чем-то конкретном. Мне всегда холодно. Никто не может меня согреть. Может, поэтому я здесь, потому что я не знаю, что я чувствовала к этому человеку, но я помню, что мне было рядом с ним тепло. Это абсурд, меня не должно волновать его существование. Но я ничего не могу с собой поделать… Меня тянет к этому парню мистической, подсознательной связью, которую нельзя объяснить.

Я открываю пассажирскую дверь, без спросу сажусь в салон. Глаза Мэттью Нортона вспыхивают презрением, недоумением, и я тут же взмахиваю рукой и приказываю:

— Притворись, что все как прежде. Притворись, что я прежняя.

Зачем я это делаю? Я не понимаю. Не понимаю! Это одержимость. Редкие вспышки в моей голове, которые обескураживают, берут под контроль мысли. Я смотрю на парня, а он откидывается в сидении и протяжно выдыхает: