Время учеников. Выпуск 3 - Андрей Чертков

Они вернулись назад, в чащу, из которой вышли к топи, и около получаса бродили по ней, выискивая Земляные дыры среди подрагивающих бугров мягкой волокнистой травы, среди порослей диких злаков и россыпей грибных цветов. Учуяв пришельцев, цветы замирали, потом с хлопком выбрасывали в воздух фонтаны грибных спор. Стоял едкий, щекочущий ноздри запах. Вскоре они обнаружили дыру и сгрудились возле нее, поочередно заглядывая в черный зев, из которого тянуло затхлостью и сыростью. Отверстие казалось достаточно широким, но было понятно, что это еще ничего не значит.

Кандид и Рыжий сбросили мешки и обмотались вокруг поясов веревками. С собой решили брать только крючья и ножи. Немного поразмыслив, Кандид все-таки закрепил себе на спине топор — на всякий случай. Кухонный нож он отдал Рыжему — тот должен был двигаться последним и, по возможности, прислушиваться и принюхиваться. Потом он снял у Лены компас, одел его себе на руку и, повесив фонарь на шею, опустился на живот перед дырой. Сомнений у него не было. Что бы там ни произошло, подумал он, пусть нам сопутствует удача.

— Ну что, — сказал он. — Поехали!

И скользнул в темноту.

В тоннеле было слегка прохладно. После почти вертикального входа тоннель плавно изгибался, постепенно принимая горизонтальное положение. Впереди, насколько хватало света, были видны рыхлые, осыпающиеся стенки с торчащими корешками самой различной величины. Ход, без сомнения, полого уходил вглубь. Ширина его оказалась вполне достаточной для того, чтобы в нем можно было свободно ползти даже Кандиду. Конечно, не везде получалось повернуть голову назад, на затылок и шею постоянно сыпалась земля, но очень скоро Кандид перестал обращать на нее внимание. Стояла гробовая тишина, настолько непривычная, что Кандиду в первое время было не по себе. Но он привык и к тишине, и к затхлому запаху, и к кромешной темноте, воцарявшейся в тоннеле, едва он выключал фонарь. Очень скоро Кандид понял, что нет смысла все время включать свет и разглядывать путь, — у них не было выбора, по крайней мере пока. Они покорно двигались туда, куда вел их ход: все глубже и глубже. А ответвления, если бы такие и возникли, легко обнаружились бы и без света, на ощупь. Он перестал включать почти бесполезный свет, за исключением случаев, когда смотрел на компас. Позади него мужественно пыхтела Лена, звуков, издаваемых Рыжим, он уже не слышал. Казалось, что время исчезло абсолютно в этой бесконечной норе, оно было тут чрезвычайно обманчиво, и если бы не наручные часы Лены, они потеряли бы всякие ориентиры. Часы были с подсветкой, поэтому Лена сама периодически объявляла усталым, запыхавшимся голосом: «Ползем уже, пятнадцать минут… уже тридцать минут…» В основном это случалось на тех недолгих остановках, которые они делали для отдыха и сверки маршрута. Лена снова держалась молодцом и не паниковала, хотя ощущение того, что ты находишься под громадной толщей земли и ползешь, неизвестно куда, в первое время сильно давило на психику. Даже Кандиду было как-то неуютно от такого чувства. Но он привык и к этому, и вообще к тому времени, когда они сильно устали, они уже привыкли ко всему, не думали ни о чем и сосредоточились только на движении, движении, движении…

К исходу первого часа их пребывания под землей тоннель постепенно стал переходить во все более горизонтальное положение, и наклон почти исчез. Из этого Кандид заключил, что они находятся под самой топью. Когда же ход вдруг заметно стал забирать влево, Кандид обеспокоился. До сих пор ход достаточно строго придерживался одного направления, теперь же появились первые признаки проблем. Тоннель стал поворачивать налево все сильнее и сильнее, и Кандид не на шутку взволновался. Неужели, подумал он, мой расчет на то, что тут должна быть разветвленная система, не оправдался? И когда он уже был готов отчаяться, они наткнулись на первую развилку. Правое плечо Кандида ощутило внезапную непривычную пустоту. Он включил фонарь и направил свет в ответвление хода. Ему показалось — нет, он даже был уверен, — как чья-то фигура темным пятном шарахнулась в глубину тоннеля и стремительно исчезла из поля зрения. Ага, боитесь, мельком подумал Кандид, свернул в правый отворот и прислушался. Было все так же тихо, если это и был один из безлицых, то им надо было отдать должное: в своих норах они передвигались с превосходной скоростью. Этот второй ход сворачивал направо, к сожалению, больше, чем этого бы хотелось Кандиду, но зато это был первый знак того, что не все потеряно. Ох, и придется же нам попетлять, подумал он и, как выяснилось несколько позже, оказался прав.

Прошел еще один час, невообразимо бесконечный и еще более тяжелый. Им встретилось еще с десяток ответвлений, они несколько раз сворачивали, чтобы хоть как-то придерживаться курса. Тогда же Кандид понял: им уже не вернуться назад тем же путем, они не повторят маршрут в обратном порядке. В случае чего, можно было уповать лишь на поиски ближайшего хода, ведущего на поверхность, а уж куда этот ход выведет, — оставалось только гадать. Ходы перестали углубляться, теперь они тянулись горизонтально, и их становилось все больше и больше. Безлицые так и не встретились им, хотя Кандид мог поклясться, что они где-то рядом, чувствуют непрошеных гостей, наблюдают за ними. Иногда он слышал какие-то отдаленные шорохи, да слабые толчки воздуха то и дело докатывались до лица. Пару раз им попались очень узкие тоннели, и Кандид уже думал, что придется искать обходные пути, но все обходилось. Им везло.

Потом наступило безвременье. Силы давным-давно были на исходе. Они уже почти ничего не соображали, они были похожи на молчаливые тупые механизмы, слепо ищущие выход. Они давно перестали следить за временем, за тем, сколько раз и куда они свернули. Остановки и передышки уже не приносили никакого облегчения. Все тело ломило, шея онемела, руки и ноги казались чужими и ненужными, страшно хотелось встать, просто безумно хотелось встать, выпрямиться или хотя бы сесть. В какой-то момент им стали попадаться ответвления, явно ведущие наверх, и если прислушиваться, то можно было услышать, как откуда-то сверху доносились слабые, но ощутимые голоса леса. Значит, это была уже не топь, это была суша. Но Кандид сдерживался, хотя сил на это у него не осталось, он не принимал решение о подъеме, он продолжал двигаться вперед, только вперед, ему казалось, что надо именно вперед…

И когда не осталось уже никакой мочи и ни малейшей силы воли, когда нутро окончательно взбунтовалось и взвыло, когда он плюнул на все и решил, что они будут выбираться наверх, как только им попадется ближайший ведущий туда тоннель, что они не станут больше тыкаться здесь, как слепцы, что уже хватит, хватит этой кромешной тьмы, этой вони и затхлости, этой земли, все время сыплющейся на волосы, решил, что все, конец, точка, надо выматываться ко всем чертям из этой могилы, на волю, на воздух, на свет… — когда он решил так, впереди возникло что-то.