День триффидов - Джон Уиндем

— И вы провели тут три года!

— Никогда не было ничего похожего на это, — отозвался доктор. — Кое-какие возможности мы подозревали, но Дети никогда не проявляли к нам вражды. Возблагодарим Бога за это!

— Да, для вас могло обернуться и похуже, — ответил Бернард и снова посмотрел на сэра Джона.

— Нашего приятеля следовало бы удалить отсюда раньше, чем он придет в себя. Нам тоже лучше в это время ему не показываться на глаза — в таких ситуациях человек вряд ли захочет встретиться со свидетелями. Пошлите за его коллегами, пусть заберут. Скажите, что с ним случился приступ.

Через пять минут они уже сидели на ступеньках крыльца, наблюдая, как отбывает машина начальника полиции, который все еще был без сознания.

— Придет в себя, когда наладится деятельность желез! — пробормотал Бернард. — Пожалуй, они лучше разбираются в области физиологии, нежели в психологии. Этот человек сломлен, сломлен до конца своих дней!

Глава 19

В тупике

После пары стаканчиков неразбавленного виски, с лица Бернарда начало сходить то выражение потрясения, с которым он вернулся из Грейнджа в Кайл-Мэнор. Рассказав нам о жутком интервью начальника полиции, он закончил так:

— Знаете, одно из редких возрастных качеств Детей, которое меня поразило, это их неспособность правильно оценивать собственную силу. За исключением, пожалуй, объявленной ими блокады Мидвича, все, что они делали до сих пор, сделано с каким-то колоссальным перерасходом энергии. То, что может быть теоретически вполне оправдано, они на практике превращают в нечто совершенно непростительное. Они хотели припугнуть сэра Джона, чтобы тот оставил их в покое, но зашли куда дальше и ввергли беднягу в состояние панического ужаса, доведя его до безумия. Их действия привели к такой деградации личности, которая была омерзительна для окружающих и ничем не может быть оправдана. Это непростительно.

Зиллейби спросил своим тихим мелодичным голосом:

— А может быть; мы смотрим на это под неправильным углом зрения? Вот, полковник, вы говорите «непростительно», что подразумевает, будто они хотят быть прощенными. А почему? Разве нас интересует, прощают ли нас шакалы или волки за то, что мы их убиваем? Нет, не интересует. Нам нужно только одно — обезвредить их, и все.

Фактически наше господство на планете стало столь полным, что волков нам приходится убивать очень редко, а большинство из нас вообще забыли, что значит противостоять в одиночку какому-либо другому виду. Но когда возникает нужда, мы ни минуты не колеблясь, безоговорочно поддерживаем тех, кто борется с опасностью, от кого бы она ни исходила — от волков, насекомых, бактерий или фильтрующихся вирусов. Мы не даем им пощады, а следовательно, не ждем от них и прощения.

Особенность нашего противостояния с Детьми заключается, видимо, в том, что мы с самого начала оказались не в состоянии понять, какую угрозу они несут нашему виду, тогда как у них не было никакого сомнения, что мы для них смертельно опасны. А они намерены выжить любой ценой. Нам следовало хотя бы вспомнить, к чему может привести подобная целенаправленность. Ее результаты мы каждодневно можем наблюдать в наших собственных садах, где идет постоянная и свирепая война без соблюдения правил и законов, война без малейшего намека на жалость или милосердие.

Зиллейби говорил безо всякой аффектации, и было ясно, что сказанное — результат глубокого анализа. Правда, как это бывало с Зиллейби и раньше, разрыв между его теоретическими построениями и реалиями жизни казался слишком велик, и слушатели не могли проникнуться уверенностью в безусловной правоте оратора.

Наконец Бернард произнес:

— Дети, безусловно, резко изменили свою тактику. Раньше они время от времени пользовались внушением или давлением, но, если исключить несколько самых ранних инцидентов, они почти не прибегали к насилию. И вдруг — взрыв! Можете ли вы сказать мне, когда, по вашему мнению, произошел перелом, или же этот процесс нарастал постепенно?

— Могу, и совершенно определенно, — отозвался Зиллейби. — Ни малейшего намека на что-либо подобное не возникало до случая с Джимом Паули и его машиной.

— А это случилось… подождите-ка… в последнюю среду, т. е. третьего июля. Интересно… — начал он, но не закончил, так как гонг позвал нас к ленчу.

— Мой опыт в области инопланетных вторжений, — говорил Зиллейби, приступая к заправке знаменитого фирменного салата, — до сих пор обогащался из посторонних источников, а потому может быть назван гипотетически-безличностным или, еще лучше, безличностно-гипотетическим. — Он задумался, как бы пробуя сказанное на вкус, и продолжил: — Во всяком случае, этот опыт достаточно обширен, и все же, как ни странно, я не могу припомнить ни одного случая, который мог бы оказаться хоть чем-то полезным для нас. Все без исключения примеры хоть и малоприятны, но, скорее, примитивны, чем коварны. Возьмите, например, марсиан Уэллса. В качестве изобретателей луча смерти они еще кое-как смотрятся, однако в остальном их поведение совершенно обыденно: они просто-напросто ведут примитивную кампанию, используя оружие, на порядок превосходящее оружие противника. Впрочем, там мы могли хоть отвечать ударом на удар, тогда как здесь…

— Только не клади кайенский перец, дорогой, — сказала Анжела.

— Чего не класть?

— Кайенский перец. От него икота бывает.

— Верно, верно, а где сахар?

— Слева от тебя, дорогой.

— Ах, да… Так о чем это я?

— Об уэллсовских марсианах, — напомнил я.

— Ну, разумеется. Так вот, перед вами прототип бесчисленных вторжений. Супероружие, против которого человек будет храбро сражаться до тех пор, пока его не спасет какой-нибудь из нескольких возможных вариантов развития событий. Естественно, в Америке все, как всегда, больше и лучше.

Нечто совершает посадку. Из него вылезает Некто. Через десять минут, безусловно благодаря великолепным коммуникациям, столь характерным для этой великой страны, начинается паника на всем пространстве от океана до океана, дороги и города забиты бегущим населением. Кроме Вашингтона, разумеется. Там, по контрасту, колоссальные, неохватные глазом толпы стоят молча — бледные, но уповающие, устремившие взгляд к Белому Дому, в то время как где-то в горах Кэтскилл некий до поры до времени безвестный профессор с дочкой и грубоватым молодым ассистентом трудятся как безумные акушерки, обеспечивая появление на свет deus ex laboratoria[24], который спасет мир в последний момент… Вернее, за минуту до наступления такого момента.