Царица Пальмиры - Бертрис Смолл

— Я дам тебе все, что ты хочешь! — молила она. Аврелиан грубо схватил ее и почти прорычал сквозь стиснутые зубы:

— Слушай меня, колдунья с серебристыми глазами! Я хочу от тебя только одного, но никогда не получу это. Я хочу твоей любви, Зенобия!

— Я дам тебе ее! — опрометчиво пообещала она.

— Ты не можешь дать то, чего у тебя нет, — с горечью ответил он. — Ты уже отдала свое сердце, богиня. Ты отдала его Марку Александру Бритайну, и что бы с тобой ни случилось, ты никогда не перестанешь любить его, хотя и не признаешься себе в этом!

— Нет! Я полюблю тебя, римлянин, если ты дашь мне такую возможность. Пощади только мою Пальмиру. Пощади мой народ!

— Ох, богиня — сказал он более мягким тоном, — если бы я хотя бы на одну минуту поверил, что ты отдашь свое сердце, я смягчился бы. Да, смягчился бы, потому что я глубоко люблю тебя. Я посмотрел бы сквозь пальцы на мой долг по отношению к Риму ради твоей искренней любви. Но ты не можешь дать ее. Я могу взять твое тело. Я могу наслаждаться твоим остроумием и интеллектом. Но ты уже отдала свое сердце другому мужчине. Мне жаль, богиня. Это не ты приговорила Пальмиру. Пальмира сама приговорила себя.

Осада Пальмиры началась с мощных ударов огромных таранов, передние части которых были вырезаны в форме громадных быков, во все ворота города, пока они не начали трещать и поддаваться, а потом распахнулись под неистовой атакой. Римские легионы хлынули внутрь. Черные клубы дыма поднялись над городом. Пальмирская армия была разгромлена, хотя сражалась отважно. Вскоре защитники Пальмиры пали под ударами многочисленных врагов, и римляне начали с ужасающей жестокостью уничтожать население.

Не было ни пленных, ни пощады. Детей вырывали из рук визжащих матерей, подкидывали и насаживали на мечи и копья. Женщин и девочек, даже пятилетних, жестоко и многократно насиловали, а потом убивали. Мужчин и мальчиков Пальмиры пытали и умерщвляли. Жрецов, протестующих против насилия, нарушающего неприкосновенность их храмов, безжалостно потрошили на чистых мраморных полах и оставляли умирать в агонии Посреди собственных дымящихся внутренностей.

Весь этот ужас продолжался три долгих дня и ночи, пока римляне не удовлетворили свою неистовую жажду крови и не отомстили за своих убитых товарищей. Сладковатый запах смерти повис над городом, и слетевшиеся в поисках падали птицы черными тучами кружили в туманном пожелтевшем небе над когда-то такой гордой Пальмирой.

Когда в городе не осталось ни одной живой души, римская армия приступила к окончательному уничтожению города. Они методично работали и сравнивали с землей все здания, которые еще оставались, все статуи и монументы. Пальмира, разрушенная и уничтоженная, лежала в руинах. Если бы они были способны вывести обломки и разровнять землю, император приказал бы им сделать его. Но вместо этого разрушенный город так и остался лежать в руинах как предостережение тем, кому придет в голову хотя бы Только мысль о восстании против могучей Римской империи.

И все это время Зенобия стояла перед римским лагерем и наблюдала за этим разгулом. Она не знала, мертв ли ее младший сын или ему каким-то образом удалось избежать смерти. Нигде ее видно было никаких признаков бедави, и она предположила, что ее мудрый единокровный брат Акбар увел свое племя подальше, когда увидел, что сделал Деметрий. Да, ее второй сын мертв, так же, как Делиция и вся ее семья и как весь ее народ. Зенобия вдруг ощутила пустоту, ее стало тошнить.

Она все еще стояла на улице, в лучах пылающего солнца, и смотрела, как легионеры методично разрушали Пальмиру. Когда все, наконец, было закончено и Аврелиан отдал приказ выступать, она незамеченной выскользнула из лагеря и пошла к руинам, чтобы подобрать маленький кусочек мрамора от огромного храма Юпитера. Это и было ее последним воспоминанием в течение многих дней.

Обнаружив ее исчезновение, Аврелиан взял с собой нескольких человек и отправился на поиски Зенобии. Он нашел ее бесцельно блуждающей среди развалин, а в кулаке у нее был зажат кусочек белого мрамора, который она никак не хотела выпускать. Взгляд ее был невидящим, она не говорила, хотя, казалось, слышала его. Повинуясь его голосу, она последовала за ним к его палатке, а потом впала в оцепенение, столь глубокое, что армейские врачи опасались не только за ее разум, но и за саму жизнь.

Начался медленный переезд обратно, в Антиохию. Вместе с армией ехали, громыхая, телеги с добычей, — на этот раз сокровища Пальмиры не пощадили. Зенобия лежала без сознания в одной из телег. Проходил час за часом, а она не приходила в себя. Аврелиан, явно обеспокоенный, ехал рядом с ней и ухаживал за ней, когда позволяло время. Его солдаты никогда не видели его таким и были изумлены. Когда они, наконец, достигли Антиохии, Зенобию перенесли во дворец губернатора. Старая Баб и Адрия прибежали, стали хлопотать около больной хозяйки. Вскоре, впервые за много дней, царица открыла глаза.

— Я умерла? — слабо спросила она.

— Нет, богиня, — ответил Аврелиан с облегчением. Она грустно вздохнула.

— Вот и еще раз боги предпочли не обращать внимания на мои молитвы, — прошептала Зенобия и впала в глубокий и здоровый сон.

— Она поправится! — объявил главный военный врач.

— После такого потрясения? Сомневаюсь! — размышлял римский император.

Старая Баб проницательно взглянула на него и внезапно поняла, какие глубокие чувства испытывал Аврелиан к ее хозяйке. Она, возможно, даже почувствовала бы жалость к нему, если бы не знала о том, что он сделал. По всей Антиохии уже распространился слух о разрушении Пальмиры. Казалось, эта новость пришла сюда прежде армии, прилетев вместе с горячим ветром пустыни.

— Моя девочка всегда была сильной, — сказала Баб императору.

— Ей не следовало ездить туда, — сказал он.

— Это вы позволили ей! — обвиняла его старая Баб. — Как и все мужчины, которые любили ее, вы дали ей слишком много свободы, и, может быть, на этот раз это и сломило ее. Может быть, да, а может быть, и нет.

— Она выживет? — с беспокойством спросил он.

— Дайте мне неделю, цезарь, а потом спросите меня об этом снова, — последовал ответ. Аврелиан кивнул.

— Ты получишь неделю, старуха, но делай свою работу как следует!

— Я возьму пример с вас, — вы же на совесть поработали в Пальмире, цезарь! — огрызнулась Баб, и Аврелиан рассмеялся впервые за многие недели, оценив этот выпад.

— Постарайся, старуха! Постарайся сделать лучше меня!

Глава 13

Марк Александр не стал публично оплакивать Кариесу, ведь в действительности она никогда не была его женой. Однако он жалел ее, так как понял, что она — жертва Аврелиана, как и он сам.