Легенды Соединённого Королевства. Величие Света - Владимир Игоревич Ашихмин

должна была рано утром, поэтому я перекусил тем, что мне дали (окунями, съедобными водорослями и хлебом) и повел разговор с помощником кока. Он знал кучу всяких рецептов, былей и небылиц, коими охотно со мной и поделился. Чтобы я слушал его внимательно, этот курносый мальчишка лет тринадцати притащил мне подогретого вина с пряностями и фисташек. Мелочь, а от неё как-то уютнее и теплее стало! За угощения и истории о русалках, кораблях–призраках и речных чудищах, я наградил мальчугана тем, что у меня еще плескалось в кошельке (троллю я его не оставил). Мои денежные запасы практически иссякли, ну да ничего, еще раздобуду где–нибудь. Вселенная – дала, Вселенная – взяла, так уж заведено у Неё. Под качку волн и посапывание парнишки я погрузился в сон… Луковое Спокойствие… Оно выпало из моей разжавшейся ладони…

Этот океан не имел границ. Не имело границ и омерзение, испытываемое мною от его тлетворного вида и трепыхающихся в нём каких–то щупалец… Летящие, зубастые твари с перепончатыми крыльями тащили меня под локти вдоль пенящегося молочно–блеклого покрывала вод… Воронки, что бороздили их бурлящие и затхлые шири, всасывали в себя, как мне казалось, души несчастных, что падали откуда–то с небес… Небосклон – сплошь паутина и сети. Вместо облаков по нему, трясясь и вздрагивая, ползли сгустки живой сукровицы, изливающие мутные слезы. Мои твари–волочильщики поочередно впивались мне в затылок когтями и отрывали от него лоскуты кожи. Сам я, бестелесный, в мертвецкой хламиде с перламутровым знаком Рифф на груди, изнемогал от усталости и бессилия. Мой полёт над этим дурноёго вида океаном все длился и длился… Минуты, часы, дни… Я потерял счет времени, и оно, время, как бы зная о моем бессилии и прострации, лишь издевалось надо мной, растягивая само себя до единственного момента, до вечности. Крики и писк моих терзателей, как и вонь, исходящая с поверхности, изнывающей паром белесой пучины, заставляли меня стучать зубами и вопить безумным воплем, воплем боли и страха. Там, в смрадном просторе, я разглядел остров, столь гадкий и пагубный, что мой вой переродился в хриплый свист. Меня швырнули на землю, и от этого, без всякого сомнения, могу заявить, я переломал себе руки и ноги. Они вывернулись под неестественными углами, и мне ничего не оставалось делать, как заворошится на гнилой почве червяком. Песнопения… О, да… Те самые, что я услышал впервые во сне, пребывая в фантомном доме моего детства… Рефрены сводящие с ума, барабанные перебои и каблуки, каблуки, каблуки, что стучат им в такт… Дерганые покачивания плеч, что линией водят хоровод… Танец был демоническим и звериным… Меня перевернули, рывком подняли и поставили на колени. Мои запястья, что сковывали цепи–змеи засеребрились потусторонним светом. Фасетчатый ключ и шкатулка с прихотливой резьбой и рунами древности, оплетающими её зловредную окантовку, – они проявились, и я их держал. В круг людей в хламидах и власяницах, что шевелящейся стеной мялись передо мной, пришепетывали и чмыкали, горделиво вступил Укулукулун. Его лицо, исключительно правильное, прекрасное и гусное, было обращено ко мне и только ко мне. Ему поднесли трон, и он величаво на него воссел. Корона–паук и шикарные вычурные доспехи из кости добавляли его образу стати и значимости. Аура силы, исходящая от архонта, была столь велика и ощутима, что я неосознанно уткнул взгляд в песочное месиво – лишь бы не видеть его.

– Смотри на меня, раб.

Я затравленно, исподлобья, глянул вверх. Слуги нелюдя заголосили ещё пуще, с остервенением и подобострастием. От их бесовского хора и перебранки палочек, чмыканья и пришепетывания, а так же перестука каблуков из моих ушей потекла кровь.

– Тихо, – лениво сказал Укулукулун.

Тут же воцарилось гробовое молчание. Лазурноокая свита архона выудила из закромов туник волшебные факелы. Синим огнем горели они. Коварным и чудовищным.

– Ты здесь, и ты в моей власти, – продолжил Укулукулун, кладя меч себе на колени. – Как думаешь, насколько тебя хватит на этот раз? Сегодня сюда не придёт ни Бракарабрад, ни Горгон Преломляющий Оттенки, ни Серэнити, ни Алан Вельстрассен, никто. Твоим заступникам не дотянуться до тебя. Так вот ещё раз, как думаешь, насколько тебя хватит на этот раз? Отвечай, раб!

– Не знаю… – против воли, как–то вымолвил я через разбитые губы.

Укулукулун улыбнулся. И та улыбка, красивая и холодная, как айсберг, принадлежала победителю.

– Я буду тебя пытать. Медленно и с удовольствием.

По мановению пальца ко мне подошли двое извергов в капюшонах. На мою шею накинули пеньковую веревку и затянули крепко–крепко.

– Воздух. Как он сладок. Им дышишь и не можешь надышаться, – хмыкнул Укулукулун. – Так оно?

Я задыхался, терял сознание, умирал и возрождался вновь. А моё горло все давили и давили… По мне бегали пауки. Сотни и тысячи… Они забирались мне в рот и в нос. Я плевался ими, жевал их, а они выдергивали мне зубы и разрезали внутренности педипальпами.

– Чтобы прекратить муки, тебе надо сделать только одну простую вещь – отдать мне Путаницу. Возложи Её к моим ногам, и я убью тебя. Быстро и милосердно. Своим собственным мечом – Губителем Живых и Мертвых.

Я хотел, я очень хотел сказать – забирай эту проклятую Путаницу, но знал, что если произнесу это, то все пропало… В этом адском океане, на этом ужасающем острове, в клетке из мнущихся и бесящихся идолопоклонников, я искал в себе хоть какой–то лучик надежды… Сквозь тучи мглы, что заполонили моё естество, я нащупал его… Возможно ли? Не показалось ли мне? Под гнетом мрака лучик ускользал, но пытался вновь и вновь пробиться ко мне… Настойчиво, настойчиво, настойчиво…

– Ты не получишь Путаницу…

Архонт рассмеялся. Громогласно и сокрушительно. От его смеха мои жилы вытянулись, и я застонал.

– Значит, храбрец? Или глупец? Ну что же. Я люблю ломать и храбрецов, и глупцов. Их хребты и ребра.

Укулукулун указал на меня Губителем Живых и Мертвых.

– Подайте ему настоящего страха.

На голую плешивую поляну вкатили… медного… но не быка, а гигантского арахнида. Я сразу понял, что он полый. Под его брюхом, покрытым сажей и подгорелой коркой, развели костер…

– Ты уже не так самоуверен? Погоди чуть–чуть. Пусть нагреется, а ты пока присмотрись к нему, своему новому другу. Он обнимет тебя жаром, проварит тебе потроха и запечет кишки. Ты издохнешь в нем, а затем вновь очнешься и снова издохнешь. Ты будешь агонизировать до тех пор, покуда Путаница не станет моей. Когда это случится, я раскрою тебе череп и сделаю из неё чашу для вина.

Я слушал Укулукулуна и лихорадочно цеплялся в себе за краешек света, что старался дотянуться до меня… Еще немного, так, так, осторожно, Вселенная, ну, пожалуйста, пожалуйста…