Крест на чёрной грани - Иван Васильевич Фетисов

Живую картину молодецкого веселья увидел Санька уже во сне…

Весёлая гроза

Когда стадо, придя на разнотравную поляну, набросилось поедать свежий корм, Роман Иваныч заметил над Еловой падью синеватое облачко. Что-то запоздал утренний туман – поднялся в полдень! Неужели гроза собирается? Не должна бы сегодня: утро не предвещало. Да што ей, грозе, сама себе хозяйка, когда вздумает, тогда и разыграется. Попугать трусливых землян ей в потеху. Не тронула бы Саньку – в поле грозу под открытым небом парнишка не видел. Загремит, спрятаться негде. Говорить не надо, может, никакой грозы и не будет, повертится облачко над падью, потом спустится в речную долину и уплывёт, подхваченное течением. Нет, видит Роман, облачко, темнея, растёт. Синие кудели, сминаясь, наплывают и наплывают – и вот уже над всей падью повисла огромная чёрная туча.

Подбежал Санька. Увидел тучу и занемел от восторга: крокодил крокодилом! Голова – целая коряга, лапы – крючья, хвост – толстенная плеть…

– Дядь, видишь: туча!

– Давно стоит… Пусть… Можа, уйдёт в долину.

– А если к нам повернёт – што тогда?

– Повстречаемся. Вместе пойдём да разойдёмся.

– Бывало так?

– А што нет… И раньше, и ноне было. С Танюшей пережидали, как раз на этой поляне.

– Таня шибко боялась – девчонка?

– Да вроде нет. Виду не показывала.

– Она у нас смелая – бойче мальчишки.

Между тем западным краем туча повернула на поляну. Огненной змеёй блеснула молния, и следом, будто с неба на землю рухнул громадный камень, ударил гром. Туча вспенилась, и стал накрапывать дождь. Если разойдётся, то было бы лучше переждать ненастье на стойбище – там есть балаган, можно укрыться. Но стадо, лениво побродив, улеглось – ожидает, когда Март подаст голос подниматься.

Напрасно беспокоился Роман – в кою пору Санька предстал перед ним в серой накидке. Не страшен дождик – голова и спина покрыта… Роман даже удивился – откуда взялась накидка? Да разве не видел, что перед тем, как подниматься на Красную гору, принесла Даша. Послала её мать Дора Семёновна. Почуяла (солнце едва взошло, а такое жаркое) – быть грозе и послала девчонку помочь славному пастушку. Даша согласилась с радостью – вчера Саньку не видела и сегодня утром помешала мама – сама, жалея будить рано дочку, проводила корову в стадо.

Любо стоять под дождём в накидке и видеть, будто наяву, Дашу. Потешная девчонка! По луговине, роса не роса, заполошно носится босиком. Увидит – заворожит разговором. Да не пустяшными байками. Спроси о бабке Мавре или Ондроне Попельняке, да о ком хочешь – копнёт такое, будто стоит за её спиною, подсказывая, мудрый старец. Удивила даже Романа Иваныча, спрашивает однажды:

– Дядя Роман, скажите – вы Бога видели?

– Нет, не видел.

– Он што, невидимка? А наша учительница говорит, что никакого Бога нету. Его придумали богословы.

– Бог высоко на небе…

– А-а, потому и не видим…

Гроза разошлась во всю силушку. Санька, конечно, видывал грозы, но те разгуливали где-то далеко, наверное, за Саянскими горами, и больше ночью. А эта буйствует совсем рядом, над головой. Дядя Роман присел сбоку лежащего быка Марта и покуривает трубку, гроза его будто не трогает – привык. А Саньке любо смотреть, как, вспыхнув в бездонном небе, весело летят к земле огненные стрелы, и потом слышать скачущие по вершинам сосен гулкие раскаты грома. Бабушка Прасковья говорила, что гремит разъезжающий на огненной колеснице небожитель Илья-пророк. Взглянуть бы на него, грозного повелителя, да сказать, чтобы чересчур-то, пугая ребятишек, не грохотал. И вспомнил Санька про тетеревят и зайчонка. Где они, бедняги, спасаются от проливного дождя?

Последний порыв грома пропал над ангарской долиной. Был он короток, но его прощальное эхо, прячась в овражках, долго оставалось в Еловой пади.

Жажда правды

Прозрачен в своей повседневности деревенский житейский мир. И было чему Саньке дивиться. Минула половина отведённого пастушить срока, а узнал и наслушался всякого много. Что ни переулок, то и весть-новость. Да просто чудно – разносятся из края в край большого села молниеносно, хотя не видно, чтобы кто-то сновал по улице и призывал слушать. Приутихли вроде даже сверкучие сороки Ежиха с Мазулихой. А село гудит потревоженным ульем. Шибко любопытные бабы сгорают в догадках: что случилось с милицейским начальником Левоном Чуркиным на Маврином подворье? Говорят, напоила таким зельем, что мужик связался бодаться с кочериком и чуть не погиб. Что её обелять? Колдовала и колдует! Ворота исполосовали смолой, а она посмеивается: просмолённые простоят дольше!.. Не берёт Мавру никакая холера! Да какая возьмёт шаманку? Говорите, если язык чешется… Мазулиху с Ежихой, хоть брось в кипяток, не остановишь. Санька теперь знает о тётке Мавре больше, чем Мазулиха и Ежиха и другие сплетницы. Вот будет сход, так молвят с дядей Романом своё слово. И о тётке Мавре, и о потерявшем порозью стать быке Марте.

Пора бы об обломанном роге и забыть – пороз ходит в стаде, нюх бычий не потерял, а молва о том, что коровы останутся без приплода, не утихает. Пастуха склоняют на всех перекрёстках – не доглядел, а может, и нарочно устроил бойню Марта с вожаком колхозного стада и грозит бросить пастьбу – ищите пастуха другого, коль Роман Иваныч потерял доверие.

О сходе, что назначат, Санька слышал давно, но когда, узнал только сегодня утром. Идёт мимо колхозной конторы и видит на стене объявление:

«25 июня сего года созывается сход граждан с. Калачного.

Повестка: 1. Правда о Мавре Федотовне Горовец и о бычьем роге.

2. Прочее…

Приглашаются все желающие. Начало в 19 часов».

Объявление Саньку рассмешило. Сочинил, конечно, природный клоун Кеха Тютрин, клубный работник. Поручил председатель колхоза Никита Петрик, дескать, сход нужен по поводу всем известных разговоров о Мавре и пастушьих делах, остальное было во власти Кехи, знавшем, как привлечь народ к важному событию. И ведь будто советовался с всемогущим магом – написал два совершенно простых обиходных слова «о бычьем роге», а они оказались главными соблазнителями.

На сход, чего после коллективизации не было, собрались дружно и многолюдно. За столом, поставленным у конторского крыльца, – председатель артели Никита Фомич, высокий, крутоплечий мужчина лет сорока. На нём триковая косоворотка, собранная на пояснице розовым шёлковым пояском. Крутой лоб прикрывает русый кустистый чуб. Сесть за столом пригласили Мавру Федотовну и Романа Иваныча.

– Уважаемые земляки, – открывая сход, сказал председатель. – Село наполнено плохими слухами. Напоминать не буду – сами знаете… Пора разобраться – негоже, когда люди, таясь, поливают друг дружку, не знамо за што и про што. Говорите вот так