Далекие Шатры - Мэри Кайе

Биджурама не хватятся еще несколько часов, а задолго до возможного обнаружения тела предрассветный ветер заметет все отпечатки ног на пыльной земле. Поэтому нет смысла оставлять улики, свидетельствующие о ссоре, – это может вызвать разные вопросы, а поскольку всем станет очевидно, что причиной смерти стал яд, со всех точек зрения будет лучше, если дело спишут на змеиный укус.

Аш поднял нож и, измазав лезвие в быстро сворачивающейся крови, снова бросил на землю, а потом отправился на поиски длинных раздвоенных шипов кикара. Вернувшись с шипом, он вонзил его в плоть мертвеца прямо под порезом. Две крохотные точечные ранки легко сойдут за отметины, оставленные змеиными зубами, а порез истолкуют как безуспешную попытку жертвы предотвратить распространение яда вверх. Единственной загадкой останется, почему Биджурам покинул лагерь один, среди ночи, и забрел так далеко. Но возможно, это отнесут за счет жары. Все решат, что он не мог заснуть и пошел прогуляться при лунном свете, а когда утомился, присел отдохнуть и был укушен змеей. Такая инсценировка – если вспомнить, что убийство Хиралала было представлено как нападение тигра, – казалась в высшей степени уместной. «Все-таки боги справедливы, – подумал Аш. – Если бы решать пришлось мне, я бы оказался достаточно глуп, чтобы отпустить негодяя».

Оставалась еще серьга Хиралала.

Аш вынул ее из кармана, поднес к глазам и увидел, что черная жемчужина вбирает и отражает лунный свет, как далекой ночью на балконе Павлиньей башни. Глядя на нее, он вспомнил слова Хиралала, которые прозвучали у него в голове столь явственно, словно сам Хиралал снова обращался к нему откуда-то издалека, очень тихим голосом: «Поторопись, малый. Уже поздно, и тебе нельзя терять ни минуты. Ступай же, и да пребудут с тобой боги. Прощай!»

Что ж, он – или, возможно, черная жемчужина – отомстил за Хиралала. Но с жемчужиной было связано слишком много печальных воспоминаний, и Ашу, вспомнившему, каким образом Биджурам завладел ею, она показалась зловещим предметом. Обладание драгоценностью не принесло вору особого удовлетворения, так как она являлась уликой, изобличающей его в убийстве, и он вынужден был скрывать ее, постоянно рискуя быть разоблаченным, – до тех пор, покуда в живых остается хоть один человек, помнящий Хиралала. А в конечном счете она стала причиной смерти. Жемчужина сделала свое дело, и Ашу не терпелось поскорее избавиться от нее.

Рядом с кустом пампасной травы, где он сидел в засаде, была крысиная нора, ныне пустовавшая, судя по отсутствию следов вокруг. Аш вернулся к ней, опустил туда жемчужину, засыпал нору землей, мелкими камешками и хорошенько утоптал, а когда он развеял над тем местом пригоршню пыли, от норы не осталось ни следа, и ничто больше не указывало на то, что она там находилась.

С минуту Аш постоял, глядя себе под ноги и думая, что, возможно, однажды некто ныне еще не рожденный извлечет жемчужину из земли и станет ломать голову, как же она там оказалась. Но никто никогда не узнает этого, да и вообще к тому времени камень утратит ценность, ведь жемчужины тоже умирают.

Предрассветный ветер уже начинал шевелить траву, когда Аш круто развернулся и зашагал обратно в лагерь. Но только к тому времени, когда солнце уже поднялось довольно высоко над горизонтом, один из слуг Биджурама (тот самый Карам, назначенный на роль козла отпущения) доложил об исчезновении хозяина.

Он бы хватился раньше, пояснил Карам, если бы не подумал, что хозяин просто ушел спозаранку и скоро вернется. Передвижения хозяина его не касаются, но он забеспокоился, когда в лагере начали сворачивать палатку за палаткой, а хозяин все не возвращался, чтобы позавтракать или отдать распоряжения на день. Осторожные расспросы слуг и прочих членов свиты юного принца не дали результатов, и в конце концов Карам доложил о деле начальнику стражи, который поднял тревогу.

Поиски пропавшего осложнились огромными размерами процессии и тем фактом, что к тому времени она уже выступила в путь. Скорее всего, тело Биджурама так и не нашли бы, если бы не коршуны и грифы. Но еще до восхода солнца первый стервятник камнем упал с высоты, а за ним последовал второй, третий… и вскоре один из людей, отправленных на поиски, заметил птиц и поехал посмотреть, что там за добыча их привлекла.

Тело нашли как раз вовремя: получасом позже от свидетельств, позволяющих установить причину смерти Биджурама, не осталось бы и следа, а тогда неминуемо началось бы тщательное расследование дела. Однако, несмотря на значительные повреждения, нанесенные клювами и когтями, к моменту обнаружения трупа все еще было возможно сделать вывод, что смерть наступила от яда, и увидеть следы змеиных зубов – две точечные ранки прямо над ключицей. Почему Биджурам оказался там, объяснить было труднее, но, как Аш и предполагал, в конечном счете дело списали на жару и бессонницу, и такое решение, похоже, всех устроило.

Мулрадж отдал отряду приказ остановиться до дальнейших распоряжений, и позже днем останки Биджурама с соблюдением всех формальностей были сожжены на погребальном костре, сложенном из хвороста и сухой травы, спешно собранных в окрестностях и обильно политых гхи. На следующее утро, когда ночной ветер развеял пепел и обугленная земля остыла, остатки костей осторожно собрали, дабы довезти до Ганга и бросить в священную реку.

– А поскольку здесь нет никаких родственников покойного, только справедливо будет поручить эту скорбную миссию его друзьям, – сказал Мулрадж с самым серьезным видом. – Посему я распорядился, чтобы Пран, Мохан и Сен Гупта со своими слугами и слугами Биджурама немедленно отправились в Бенарес. За исключением Аллахабада, нет более священного места, где можно предать водам Матери Ганги прах человека.

Аш воспринял это поистине макиавеллиевское заявление с уважением, граничившим с благоговейным трепетом. Биджурам умер, но по-прежнему оставалась нерешенной проблема, как избавиться от ближайших его товарищей, и сам Аш не видел такого выхода из ситуации, который не вызвал бы споров, шумного недовольства и разного рода опасных догадок и предположений. Найденное Мулраджем решение восхищало своей простотой, хотя могло оказаться небезупречным.

– Но что скажет на это Джоти? – спросил Аш. – Все эти люди – его сторонники, во всяком случае, он так считает, и возможно, он не согласится отпустить их.

– Он уже согласился, – мягко произнес Мулрадж. – Принц прекрасно понимает, что останки одного из его придворных – высокопоставленного лица, преданно служившего его покойной матери на протяжении многих лет, – негоже бросать в любую реку и в любом месте. Поэтому он дал им разрешение уехать.

– Но уедут ли они?

– Безусловно. Разве они могут отказаться?

– Ох, бахадур-сахиб, – негромко пробормотал Аш, – это поистине отличный ход. Салютую вам.

Он подтвердил свои слова действием, а Мулрадж позволил себе слабо улыбнуться и, ответив аналогичным жестом, сказал таким же приглушенным голосом:

– А я – вам, сахиб.

Аш вопросительно вскинул брови, и Мулрадж вытянул вперед раскрытую руку. На ладони у него лежала маленькая перламутровая пуговица от рубашки – вполне обычная, разве что европейского производства, с металлической ножкой.

– Я нашел ее совершенно случайно, в десяти шагах от тела, – спокойно сказал Мулрадж. – Она была занесена пылью, а я ненароком поддел ее носком башмака. Позже я показал пуговицу вашему носильщику, сказав, что нашел в своей палатке, а он заявил, что она ваша и он только вчера обнаружил, что на рубашке, которую вы носили накануне, не хватает одной пуговицы. Я пообещал непременно вернуть ее вам, обратив дело в шутку.

Несколько мгновений Аш молчал, сообразив, что оторвал пуговицу, когда раздвинул ворот рубахи, дабы показать шрам на груди. Счастье, что ее нашел Мулрадж, а не один из приспешников Биджурама, хотя вряд ли кого-нибудь заинтересовала бы такая находка. Аш взял пуговицу с ладони Мулраджа и беззаботно произнес:

– Видимо, я потерял ее, когда мы ехали к месту стоянки.

– Возможно. – Мулрадж пожал плечами. – Правда, если бы меня спросили, я бы сказал, что вчера утром вы были в рубашке защитного цвета с костяными пуговицами. Впрочем, не важно. Мне лучше ничего не знать. Мы никогда больше не возвратимся к этой теме.

Они никогда к ней не возвращались. Ни тогда, ни позже Мулрадж не задал никаких вопросов, а Аш не сообщил никаких сведений по собственной инициативе. Пран, Мохан и Сен Гупта отбыли на рассвете следующего дня, предположительно в Бенарес, а громадный отряд двинулся дальше. И хотя трудно было надеяться, что теперь в нем не осталось никаких шпионов и заговорщиков, оставшиеся едва ли представляли серьезную угрозу – главным образом потому, что они лишились руководства, но отчасти и потому, что не знали наверняка, являются ли смерть предводителя и внезапный отъезд его ближайших соратников просто стечением обстоятельств, а если нет, то многое ли стало известно об их делах. Ни в чем не уверенные, они затаятся и не станут предпринимать никаких действий, а следовательно, какое-то время Джоти будет в безопасности. Во всяком случае, в наибольшей безопасности, чем когда-либо, решил Аш.