Вот так мы теперь живем - Энтони Троллоп

в мюзик-холл, где просидел с десяти до двенадцати, злясь на Руби, что та не приходит. Куря и потягивая бренди в одиночестве, сэр Феликс почти уверил себя, что намеревался сообщить ей об отъезде в Нью-Йорк. Разумеется, ничего подобного он бы не сделал. Но теперь, если она станет его укорять, ему будет что ответить. Он назначал ей свидание в свой последний вечер перед отъездом специально, чтобы поставить ее в известность, а она не пришла. Теперь пусть пеняет на себя.

Сэр Феликс ждал Руби, пока мюзик-холл не надоел ему до смерти – без дамского общества там, должно быть, довольно скучно, – затем поехал в клуб. Он был очень зол, храбр от выпитого бренди и преисполнен намерения обличить Майлза Грендолла. В игорной комнате сэр Феликс нашел всегдашнюю компанию; отсутствовал только Майлз. Здесь были Ниддердейл, Грасслок, Долли, Пол Монтегю и еще один-двое других. Утешала по крайней мере мысль, что играть будут без балласта в виде Майлза. На столе лежали настоящие деньги – никакие клубные расписки не порхали между игроками. Всем в «Медвежьем садке» осточертели эти бумажки, так что по общему соглашению играли теперь по меньшим ставкам, но расплачивались сразу. Почти все расписки превратили в деньги (с помощью герра Фосснера), за исключением Майлзовых. Прежние долги Майлзу решили не вспоминать, но намеревались поставить условием, что впредь он будет платить наличными. Ниддердейл передал ему вердикт комитета. «Старое поминать не будем, но дальше придется уж выкладывать денежки». Майлз пообещал выкладывать денежки. Сегодня его не было.

К трем утра сэр Феликс проиграл почти сто фунтов, на следующий вечер к часу – остальные двести. Читатель помнит, что к тому времени ему следовало быть в Ливерпуле.

Однако Феликс в отчаянной надежде отыграть столь необходимые деньги помнил, как Фискер играл всю ночь, а затем поехал из клуба к раннему ливерпульскому поезду и благополучно отбыл в Нью-Йорк.

Глава L. Дорога в Ливерпуль

Мари Мельмотт, как и обещала, в ту ночь спать не ложилась, и верная Дидон тоже. Думаю, для Мари эта ночь была радостной, во всяком случае полной радостного волнения. Заперев дверь в спальню, она паковала, перекладывала и заново паковала свои сокровища. Не раз она расправляла на кровати платье, назначенное свадебным, спрашивала Дидон, поженит ли их американский священник на пароходе, и, если да, годится ли платье для этого случая. Дидон считала, что поженит, если достаточно заплатить, а платье сойдет любое. Она то и дело упрекала молодую хозяйку за глупые разговоры, тем не менее трудилась для нее не покладая рук. Они решили не завтракать, чтобы грязные чашки и тарелки не возбудили подозрений. Поесть можно будет на вокзале.

Тронулись в шесть. Роберт отправился первым с большими дорожными сундуками (десять фунтов уже лежали у него в кармане), следом во втором кэбе ехали Мари и Дидон с багажом полегче. Никто их не остановил, и все прошло гладко. Очень вежливый кассир на вокзале продал им билеты и даже пытался заговорить с ними по-французски. Было решено, что Мари не скажет ни слова по-английски, пока корабль не выйдет в море. На вокзале они взяли очень плохого чаю и почти несъедобный завтрак, однако Мари от сдерживаемого волнения почти не нуждалась в еде. В поезд сели без всяких происшествий – и поехали.

Почти всю дорогу они сидели одни, и Мари без умолку говорила о своих надеждах, о будущей жизни, о том, что будет делать и как ненавидит лорда Ниддердейла. Только подумать, после того как ее заставили принять его предложение, он никак не выразил своей любви – «pas un baiser»![14] Дидон предполагала, что у английских лордов так принято. Ей самой больше нравился лорд Ниддердейл, но она согласилась помочь с побегом – по ее словам, из любви к Мари Мельмотт. Мари продолжала, что лорд Ниддердейл урод, а сэр Феликс красив, как ангел. «Пфа!» – воскликнула Дидон, считавшая подобные соображения наивными. Она как-то уловила из воздуха, что Ниддердейл станет маркизом и хозяином замка, а сэр Феликс так и останется сэром Феликсом и ничего своего у него нет и не будет. На хозяйку ее убеждения не действовали. Дидон, безусловно, сочла, что Нью-Йорк, пятьдесят фунтов и все прочее откроют перед ней новую дорогу. Поэтому она согласилась помочь хозяйке, но все равно фыркала, слушая ее глупости. Мари ничуть не обижалась. Она совершала побег – побег на далекий континент, – и возлюбленный будет с ней! Она сказала Дидон, что никакие маркизы ей не нужны.

Ближе к Ливерпулю Дидон объяснила, что дальше надо действовать очень осторожно. Не говорить на перроне, куда едут, иначе все на вокзале узнают, что они садятся на пароход до Нью-Йорка. Времени довольно. Можно спокойно присмотреть за погрузкой дорожных сундуков, а про пароход сказать уже в кэбе. Дорожный сундук Мари был подписан просто «Мадам Расин, в Ливерпуль»; такая же бирка была на втором сундуке, почти таком же большом, с вещами Дидон. Дидон сказала, что не успокоится, пока пароход не выйдет в море. Мари была уверена, что все опасности позади – лишь бы сэр Феликс благополучно добрался до парохода. Бедняжка! Сэр Феликс в это время был на Уэльбек-стрит – искал под одеялом временного забытья от ломоты в висках и сознания, что он все проиграл.

Когда поезд остановился в Ливерпуле, женщины несколько мгновений сидели очень тихо, не желая привлекать к себе внимание спешкой или шумом. Дверь открылась, благовоспитанный носильщик предложил забрать их багаж. Дидон передала ему различные свертки, оставив при себе только шкатулку с драгоценностями. Она первая вышла из вагона, Мари за ней. Не успела Мари ступить на перрон, как к ней, приложив руку к шляпе, обратился незнакомый джентльмен:

– Как я полагаю, вы мисс Мельмотт.

Мари потрясенно замолчала. Дидон затараторила по-французски. Нет, эта молодая дама не мисс Мельмотт; молодая дама ее племянница, мадмуазель Расин. Она сама мадам Расин. Мельмотт! Что за Мельмотт? Они не знают никаких Мельмоттов. Не будет ли джентльмен так любезен пропустить их к кэбу?

Джентльмен не был любезен и не пропустил их к кэбу. С ним был другой джентльмен – не особо джентльменского вида, – а чуть дальше Дидон быстро приметила полисмена, который вроде бы ни в чем не участвовал, но при этом явно готов был в любую минуту вмешаться. Дидон мгновенно сдалась – в том, что касается хозяйки.

– Боюсь, я вынужден настоять на утверждении, что вы мисс Мельмотт, а эта… это