Аркадий Бухов - Аркадий Сергеевич Бухов

Впрочем, и тут оказался прав поэт: «Ты не плачь, Маруся, еду я в Китай…» К слову: Саша… Есть у вас на кухне кусочек черного хлеба?

Несколько веселых экспромтов, прибауток и остроумных слов, вставляемых хозяином дома среди разговора за столом и в гостиной для придания беседе дружеского характера и налета известной интимности.

ЭКСПРОМТ ПО ПОВОДУ ОДНОГО ИЗ ГОСТЕЙ, КОТОРЫЙ УХОДИТ ВНЕЗАПНО, ОБИЖЕННЫЙ ОТСУТСТВИЕМ КАРТ И СПИРТНЫХ НАПИТКОВ, и долго ОДЕВАЕТСЯ В ПРИХОЖЕЙ

Кто теперь не залезает?

Видно, век такой идет.

Если в винт не обыграет,

Так калоши украдет.

Обыкновенно такой экспромт произносится по бумажке, причем соответствующими телодвижениями и игрой глаз необходимо показать, что он относится не только к одному лицу, а имеет общий характер, что очень выгодно оттеняет экспромт со стороны его живости и остроты.

ЭКСПРОМТ ЧИСТО ЗАСТОЛЬНЫЙ. СЛЕГКА ПАРОДИЧЕСКИЙ. ПРЕИМУЩЕСТВЕННО ДЛЯ КРУГА БЛИЗКИХ ПО ДУХУ ЛИЦ

В старину живали деды

Веселей своих внучат:

Дома были свои обеды

И по гостям не ходили жрать.

Допустима легкая вариация: и не бегали других объедать. Шероховатость стиха не только не бросается в глаза, а, наоборот, подчеркивает непосредственную искренность замысла автора и его желание заинтересовать слушателей.

УДАЧНЫЕ СЛОВЕЧКИ. КИДАЕМЫЕ РАДУШНЫМ ХОЗЯИНОМ ВО ВРЕМЯ ИГРЫ В КАРТЫ НА ПРАЗДНИКАХ ИЛИ ПРИ ДРУГИХ ОБСТОЯТЕЛЬСТВАХ

— Когда не с чего — так с пик, а когда некуда — так к Трихину (фамилия хозяина дома).

— Бью вашу даму — не ту, с которой третьего дня видел вас в ресторане, а эту вот — пиковую.

— А ну-ка, девяточку! Эге, брат… Это не то что хозяйские папиросы курить, а свои дома оставлять! Тут умнее нужно.

Шутки произносятся сразу, бойко и как будто бы вскользь, как бы не относящиеся к одному из собеседников. Шутки, оставшиеся непонятыми, повторяются во второй и третий раз. Если хозяина в это время нет в комнате, их может повторить его жена или приезжий родственник.

1917

Искусство портить бумагу

Когда-то в большом древнем городе таким людям жилось очень легко и беззаботно. О них говорили кратко и с большим уважением:

— Это наш городской красавец.

— А что он у вас делает? — спрашивал любопытный иностранец.

— Тем и живет. Больше ничем не занимается.

И всем было понятно, что человек, одаренный красотой, должен целый день шляться по общественным местам и услаждать взоры туземцев от девяти утра до двенадцати ночи.

За это его кормили, поили, снабжали деньгами и одобрительно похлопывали по левому плечу.

Когда прошло выгодное древнее время, с местных красавцев стали брать такие же, как и со всех, городские налоги, заставляли их работать на пристанях, выкидывали из квартир, а красоте их придавали оправдывающее значение только пожилые и обеспеченные вдовы.

Тогда их место заняли поэты. О них сначала говорили робко и почтительно:

— У него в душе огонь.

Поэт являлся узаконенным двигателем внутреннего сгорания, бездельничал, подбирал слова с одинаковыми окончаниями и без заранее преднамеренного значения и вызывал общие симпатии, как цыпленок в сухарях на обеденном столе.

Каждый век делается суше и суше, как институтка, вышедшая замуж за ростовщика. Поэты падали в цене с исключительным успехом.

Если в XVII веке при входе поэта в зало, где пожирался торжественный обед, к нему навстречу выходил сам хозяин, то в XVIII веке уже при появлении поэта не подымался никто, кроме сурового мажордома с готовым предложением на устах прийти завтра. Уже тогда во дворцах вельмож поэты были заменены густопсовыми гончими, содержание которых обходилось значительно меньше и давало больше развлечений. К поэтам стали относиться почти с неудовольствием.

В наше время это почти пренебрежительная кличка.

Если деловой человек нанимает конторщика и последний. вместо очередной работы, сидит за столом и хлопает губами, путает цифры и опаздывает на четыре часа в сутки, — прежде чем назвать его идиотом, деловой человек непременно вежливо предупредит:

— Что это у вас за поэтический вид… Волосы в разные стороны… Книги запущены… И жалованье за два месяца вперед. Я вас не для лирических стихов пригласил, а прошнурованную и пронумерованную книгу вести.

И, наконец, стихи не только перестали читать, что сделано своевременно, — их почти перестали даже печатать.

* * *

Тогда поэты стали прибегать к такому способу воскрешать доброе старое время: сейчас выкопаны все старые формы стиха.

Взгляните на любой номер литературного журнала, и вы увидите: газеллу, сонет, триолет, стансы, романсы…

Газеллы пишутся сейчас приблизительно так:

Газелла

Только вечер упадет — я приду.

Солнце яркое взойдет — я приду.

Ты помедлишь и уйдешь — я приду.

Ты меня не позовешь — я приду.

Пусть умру, тебя любя, — я приду.

Пусть приду к тебе, умря, — я приду.

Ты уснешь, тогда во сне — я приду.

Ты обрадуешься мне — я приду.

Современным поэтам кажется, что стих газеллы точно соблюден, если к концу приставить одинаковое слово.

Критикам, особенно пишущим в конце газеты, перед биржевым отделом, это кажется очень стильным и вызывает с их стороны массу восторженных одобрений.

Сонет понят современниками как что-то очень тягучее, короткое и скучное, вроде кусочка вареного мяса, попавшего в дупло зуба. Поэтому сонеты, которыми пестрят журналы, пишутся именно по этой системе.

Сонет

Прекрасен запах девственных лесов.

Лесов — да, девственных, прекрасен очень запах.

Там в лапах темноты горят глаза у сов,

Да, темнота — лежит в совиных лапах.

Кто в лапах у совы? Лесная темнота.

Лесная темнота у хищной этой птицы.

А чьи блестят глаза? Сии глаза крота.

Глаза глухой змеи, лягушки и волчицы.

Прекрасен запах девственных лесов,

И вынюхать его не в состоянье птицы.

Хотя