Последняя Утренняя Звезда - Оливер Джонсон

Таласса потянулась вперед, взялась за одно из колец, повернула его и ворота, которых не открывали двести лет, распахнулись так легко, как если бы их сегодня утром смазали и повесили заново. Но Галастриан, похоже, не могло удивить никакое чудо. Никто из них не произнес ни слова, они молча последовали за нами во дворец. Внутри не было никого. Перед нами находился сад, но в нем не было ни одного зеленого листочка. Все высохло и умерло: гигантские пальмы, их мертвые белые листья шуршали на ветру; коричневый мох вокруг молчаливых пустых фонтанов; цветы, серые и высохшие, но, тем не менее сохранившиеся в сухом воздухе, как призрачное напоминание о том зеленом месте, которое здесь было раньше. Находившаяся за садом массивная арочная галерея вела в темноту.

Таласса внимательно посмотрела вперед, и скользнула под арки. Мы за ней. По обеим сторонам коридора шли темные комнаты, наполненные пылью и съеденной термитами мебелью, а в конце прохода еще один мертвый сад; эта картина повторялась снова и снова: коридоры и сады, разделенные площадями, в центре которых стояли конические башни. Дворец оказался огромным лабиринтом. Мы направились в главную обсерваторию.

Сколько прошло времени? Настала ночь, мы разбили лагерь и выспались, потом пришел рассвет. Мы опять пошли вперед, и за все это врем я не видели ничего живого, даже муравья. Все пусто и мертво. Наконец мы оказались в последнем коридоре: пятьдесят ярдов в длину, увешан сгнившими гобеленами, а ковер, когда-то бывший рубиново красным, так побелел от пыли, что на нем осталась только несколько розовых пятен, а все нити, из которых он состоял, расплелись.

Только здесь мы нашли первых обитателей. Ряды стоявших на коленях скелетов, сотни по обеим сторонам прохода, все еще одетые в выцветшие алые плащи, тоже белые от пыли и возраста. Слуги Императора: никто не покинул своего места даже в смерти, хотя некоторые опрокинулись на бок. Мы переступили через их кости. Прямо перед нами находилась двойная дверь, запечатанная в середине императорской печатью — сцепившиеся дракон и змея — и отпечатки рук умерших слуг на ней, такие свежие, как если бы их оставили вчера.

Мы взломали запечатанную дверь, за которой находилась последняя тайна Императора, нарушили тишину столетий. И увидели уснувших придворных, сидевших в креслах по обе стороны длинного зала, ссохшиеся мумифицированные лица, покрытые пылью. В конце стоял трон, на котором сидел мертвый Император, защищенный от ветра и холода высоты, его кожа была суха, как пыль снаружи. И я увидел, что вокруг трона были навалены груды золота и оружия, драгоценные камни и украшения лежали в открытых шкатулках, никогда в жизни я не видел столько аметистов, изумрудов и рубинов: все это было похоже на сон.

Император умер. Встав рядом с его костями Таласса назначила Фазада Императором всех известных земель, а Гарна — управляющим и командующим армией Империи. Она предложила мне стать Главным Жрецом, но я только покачал головой: на какое-то время с меня хватит «жрецов».

В этом дворце никто не мог жить долго. Но я похоронил Зуб Дракона там, в Валеде, и никакой человек больше не сможет найти его. В ту же ночь, ничего не тронув, мы отправились обратно на запад. Мы шли пешком, потому что никуда не торопились.

И это конец моей истории, или почти конец. Я пойду отдыхать, потому что я слышу, как во дворе монахи собираются к вечерне, и ты, мой писец, Кереб, должен присоединиться к ним.

Больше никто и никогда не называл ее Талассой, только Светоносицей. То, что она была кем-то другим — куртизанкой и игрушкой Фарана — давно забыто: победители переписывают историю любой войны. И этой тоже, Войны Огня.

Некоторые из книг, рассказывающих о тех днях, есть и в библиотеке Форгхольма, их написали новые ученые нашего времени, люди, которых я никогда не встречал. Иногда я задаю себе вопрос, откуда они знают о событиях тех дней, потому что я что-то не видел их, когда сражался на улицах Тралла, с Полунощной Чудью, в Искьярде или в Оссии, когда Тире Ганд наконец пал.

Их слова ложь, от начала до конца. Он писали, а рядом стояли Старейшины храма и бдительно наблюдали, чтобы не было ни одной лишней буквы и завитушки. Они говорят, что Светоносица была помолвлена с Джайалем Иллгиллом, сыном Барона Иллгилла, Рыцаря Жертвенника. Да, это намного приличнее, чем написать, что она любила жреца Ре, который дал обет безбрачия!

В таком же духе они продолжают и дальше: Джайал вернулся в город вскоре после битвы за Тралл, узнал, что она героиня, Избранница Ре, которая спасет мир, целомудренно поклялся защищать ее честь и увез ее на север. Там, в Искьярде, он умер, героически и трагически. Она одна вошла в Тени, умерла, только для того, чтобы родиться опять, и победила темноту.

И, конечно, эти историки даже не упоминают моего имени. С их точки зрения я почти никто, так, теневая фигура, Герольд, рядовой жрец Ре, обычный слуга Светоносицы. Никто из них не пишет о нашей любви, потому что этих аколитов научили, что у жрецов нет никаких плотских потребностей. Разве когда-то меня самого не учили тому же? Старательно, палками и затрещинами, здесь, в Форгхольме.

Да, вот она, ирония судьбы: после того, как я вышел в мир из этой башни, я изменился, а мир нет. После этой страшной религиозной войны, когда все увидели, что может сделать Червь, что мы, слуги Ре, сделали в ответ? Намного хуже того, что сделали они, когда захватили Тралл, Перрикод и проникли в Имблевик. Мы разрушили города Червя, поймали всех их жителей и превратили в рабов. Их заставили возводить храмы Огня по всей Империи. Тысячи умерли от голода и болезней, и умирают по сей день.

Да, мое религиозное рвение осталось в детстве, но все больше и больше фанатиков приходило ко мне, в точности так же, как вода поднимается в колодце, чем больше в нее ныряешь.

В Оссии я распрощался с Талассой. Несколько недель мы возвращались из Валеды, и все это время я почти не видел ее. К этому времени в нашей армии уже было несколько тысяч человек. Король-Волк, теперь Император, поскакал на запад, в Суррению и Галастру. Каждый день к нему присоединялись новые люди, некоторые из которых, кстати, служили Червю еще несколько дней назад.

Я даже не знаю имени места, где мы расстались: безлесые холмы и пустоши, мрачные долины, где Червь рыл ходы к сердцу земли и оставил множество отвалов, где находятся города и деревни со странными именами на языке Верховных Жрецов Тире Ганда. Мы расстались на безымянном грязном перекрестке, под сырой завесой дождя, падавшей с осеннего неба. Моя дорога лежала на север, ее — на запад.

Возможно, когда мы расставались, в ее глазах были слезы: не знаю. Тогда она показалась мне чужой, и ее окружали чужие люди. Каждую минуту они лезли к ней с прошениями, просили у нее чуда или мудрого совета. Она никогда не была одна.