Воспоминания - Андрей Фадеев

В этом роде был еще более поразительный случай, в начале Севастопольской войны, с капитаном генерального штаба С-м. Вскоре по открытии военных действий на турецкой границе. С-на, состоявшего при штабе г. Александрополе, послали с двумя или тремя сотнями казаков на рекогносцировку. Они наткнулись на сильный турецкий отряд, и С-н, недолго думая, поворотил коня вспять и ускакал в Александрополь, а все казаки, бывшие под его командой, погибли. На другой день, после спокойного сна, С-ну утром понадобилось побывать в штабе, находившемся через улицу, против его квартиры. Ночью шел дождичек, на улице было грязно, С-н велел оседлать лошадь, и верхом стал переезжать через улицу. Перед самым входом в штаб, из ворот соседнего двора выскочила курица, прямо под ноги лошади; лошадь испугалась, бросилась в сторону; С-н не удержался в седле, упал, ударился головой о камень, тут же захрипел и умер. Это было действительно странное совпадение; в нем как бы слышался голос не от мира сего: «ты не хотел умереть с товарищами твоими славной смертью от оружия врагов отечества, так вот умри же бесславно от курицы, посреди уличной грязи». Что ни делай, а уж своей судьбы не избежишь.

В апреле 1852-го года я предпринял разъезды в Елисаветпольский уезд и другие места. Был на образцовом хуторе, основанном бароном Мейендорфом в 12-ти верстах от Елисаветполя, по всем правилам агрономии. К сожалению, барон основал его на земле, бесспорно казне не принадлежавшей, к тому же не имел ни терпения, ни средств привести дело к концу, а потому чрез два года бросил его безвозвратно. В новых поселениях я нашел, что устройство их, хотя и медленно, но все-таки идет вперед. В Айрюмском участке, Елисаветпольского уезда, князь Воронцов поручил мне, вместе с членом Совета Коцебу и уездным начальником кн. Макарием Орбелианом, избрать и определить места для новых русских поселений, на землях весьма плодородных и на обширном пространстве. Эти земли находились в кочевом пользовании татар, без всякого на то права и даже без существенной пользы для них самих. Мы это дело привели в исполнение совершенно успешно, и теперь там водворены четыре большие, довольно хорошо устроенные раскольничьи деревни.

Оттуда мы направились в Делижанское ущелье, где мы осматривали производившиеся, по распоряжению князя-наместника, в речке Акстафе, горным инженером полковником Иваницким, золотые прииски. Труда и издержек было потрачено много, но успеха произошло очень мало. Нашли не золото, а только золотые блестки, и в таком малом количестве, что расходы на добывание золота, при дальнейшей разработке, не могли даже вознаградиться. Здесь следует заметить, что Шардон, путешествовавший по Кавказу еще за двести лет пред сим, упоминал в своем сочинении о признаках нахождения золота в недрах земли, во многих местах края; но и тогда, по тем же признакам и геологическим наблюдениям, полагал, что золота не может быть здесь много.

Затем я заезжал вновь на Гокчинское озеро и в Новый Баязет. Совершив нужное обозрение, возвратился я 19-го мая в Тифлис. В июне я отправился в Боржом, где в то время проживал и князь Воронцов, на летнем пребывании. Я пробыл там всего пять дней, и между служебными делами приятно проводил время у старого князя, слушая за обедами и по вечерам интересные его рассказы о людях и событиях прежнего времени.

По возвращении, к концу того же месяца, в Тифлис, я на другой же день выехал в Белый ключ, к ожидавшей меня семье, уже переехавшей туда на летнее житье. Лето мы провели на подобие всех предшествовавших лет, уже мною описанных, хотя с маленькими вариациями, не слишком важными. А в Тифлисе тогда случилось большое и важное несчастье с новопостроенным корпусным собором. Его давно уж строили, он стоил много трудов и денег, снаружи был совсем окончен, и скоро должен был сделаться красивейшей из Тифлисских церквей. Главный его архитектор, итальянец Скудиери, пользовавшийся доверием наместника и бесспорно человек с талантом[109], для осмотра построек взобрался на самую верхушку купола, вместе с подрядчиком и другими людьми. Мгновенно купол рухнул, и все величественное здание разрушилось, как карточный дом, завалив, кроме людей, бывших на куполе, еще много других, работавших внизу. Говорили, будто бы несколько дней слышались стоны, раздававшиеся из-под развалин: но никакая помощь была немыслима, по невозможности скоро расчистить такую громадную массу. С тех нор прошло уже много лет, новый собор все собираются строить, для него давно отведено место, не прежнее, на Александровской площади, а другое, между гимназией и домом наместника; но собора все еще нет как нет[110].

В августе зять мой Ю. Ф. Витте был командирован, по распоряжению наместника, в Москву, по случаю бывшей там сельскохозяйственной выставки. С ним поехали жена его, дочь моя Екатерина и внук и внучка — дети моей покойной дочери Елены. Отец их, П. А. Ган, пожелал их взять к себе. Мне с женой тяжело было прощаться с ними, особенно с малолетним внуком Леонидом, которого мы уже не рассчитывали видеть в этой жизни.

Во время этой поездки случилось странное обстоятельство, о котором стоит упомянуть. Незадолго пред тем, в городе Задонске Воронежской губернии, происходило большое торжество по поводу открытия мощей Святого Тихона Задонского. Собравшись ехать в Москву с мужем, дочь моя особенно радовалась, что по дороге чрез Задонск будет иметь возможность поклониться новооткрытым мощам преподобного Угодника. Выехали они позднее нежели рассчитывали, а так как Юлий Федорович должен был приехать в Москву к известному сроку, то и вынужден был очень торопиться, дабы наверстать потерянное время. Он объявил, что будет ехать без остановок и отдыха, день и ночь, и, несмотря на настоятельные просьбы жены остановиться хотя на часок в Задонске, нашел это невозможным, что очень огорчило ее. Она не могла помириться с мыслью такой неудачи — упустить этот, вероятно единственный, случай в ее жизни, потому что обратно они предполагали ехать другим путем. Она надеялась уговорить его в дороге, но Юлий Федорович, при всей мягкости и доброте своего характера, остался непреклонен. Они ехали безостановочно, за исключением каких-либо неизбежных, небольших задержек на станциях. Приехали в Задонск после полудня, и тотчас же лошади были перепряжены. Екатерина Андреевна с тоской смотрела по направлению к монастырю, где покоятся мощи Святителя; всякая надежда была потеряна. Пришел станционный смотритель за подорожной. Юлий Федорович стал доставать ее из кармана, — нет ее! Не веря самому себе, он начал искать по всем своим карманам, выворачивал их, развертывал бумажник, портфель. — нет нигде. Он был поражен. Он аккуратнейший человек в мире, и никогда ничего подобного с ним не случалось. Очевидно, он или потерял подорожную, или забыл на предпоследней станции. В надежде на последнее, как более благоприятное, пришлось посылать на розыски нарочного, верхового, а так как станция находилась верст за 25 или 30 от Задонска, то возвращение его не предвиделось ранее завтрашнего утра; а в случае потери подорожной дело затянулось бы и подолее, да еще с присоединением больших хлопот и неприятностей. Эта неожиданная задержка крайне встревожила Витте, а жене, его доставила немалое торжество, так как она видела в ней явное содействие свыше к исполнению ее сердечного желания. Немедля она отправилась в монастырь, приложилась к мощам, отслужила молебен, все осмотрела не спеша, на досуге, и совершенно довольная возвратилась ночевать на станцию, подсмеиваясь над своим мужем, так несомненно наказанным за невнимание к ее благочестивому чувству. К утру следующего дня приехал верховой, к общему уже удовольствию с подорожной, забытой на станции.