Анжелика - Серж Голон

Все жизнерадостное общество уселось в карету, которая покатила по запруженным людьми улицам, мимо домов, украшенных цветами и гобеленами. Всадники и вереницы экипажей с трудом пробивали себе путь сквозь толпу, которая становилась все гуще, к Сент-Антуанским воротам, откуда должно было начаться торжественное шествие.

Придется сделать крюк, чтобы заехать за бедняжкой Франсуазой, – сказала Атенаис. – Сейчас это будет нелегко.

– О боже, избавь нас от вдовы скрюченного Скаррона! – воскликнул ее брат.

Он сидел рядом с Анжеликой и бесцеремонно прижимался к ней. Сославшись на жару, она попросила его отодвинуться.

– Я обещала Франсуазе взять ее с собой, – настаивала Атенаис. – Она милая женщина, и с тех пор, как умер ее калека супруг, у нее так мало развлечений! Я даже думаю, что она уже сожалеет о том, что его нет.

– Еще бы! Пусть он был уродом, но он давал в дом деньги. Вдовствующая королева назначила ему пенсию.

– А когда Франсуаза вышла за него замуж, он уже был калекой? – спросила Ортанс. – Эта пара всегда вызывала мое любопытство.

– Да, он уже тогда был скрюченный. Он взял ее девочкой, чтобы она ухаживала за ним. Она была сиротой, ну и согласилась. Ей было пятнадцать лет.

– Вы думаете, она действительно согласилась? – спросила младшая из сестер.

– Кто знает… Ведь Скаррон повсюду кричал, что ревматизм лишил его всего, кроме языка и еще одного… Ну, вы сами понимаете… Наверняка он научил ее всяким штучкам. Ведь он был такой развратник! А потом, ей-богу, у них бывало столько народу, что какой-нибудь статный сеньор должен же был взять на себя труд поразвлечь ее. Называли де Вийарсо.

– Надо признать, – сказала Ортанс, – что хотя госпожа Скаррон красавица, она всегда держалась очень скромно. Не отходила от кресла на колесиках, в котором сидел муж, помогала ему устроиться поудобнее, подавала целебные отвары. И вместе с тем она образованная женщина, умеет прекрасно вести беседу.

Вдова ожидала их на тротуаре около невзрачного дома.

– Боже мой, какое платье! – прошептала Атенаис, прикрывая ладонью рот. – Юбка совсем вытерта.

– Почему же вы ничего не сказали мне? – спросила Анжелика. – Я подыскала бы что-нибудь для нее.

– Да, конечно, я как-то упустила это из виду. Франсуаза, садитесь же!

Молодая женщина грациозно поклонилась всем и села в уголок. У нее были красивые карие глаза, затенявшиеся длинными, чуть подкрашенными сиреневой краской ресницами. Уроженка Ниора, она жила в Америке, но, оставшись сиротой, вернулась во Францию.

Наконец, они без труда добрались до прямой и чистой улицы Сент-Антуан, где было уже не так многолюдно. Экипажи стояли на соседних улочках. Отель де Бове гудел словно улей. Над балконом в центре фасада был натянут малиновый бархатный балдахин, обшитый золотым и серебряным позументом и бахромой. Фасад был украшен персидскими коврами.

На пороге разодетая одноглазая старая дама, похожая на святые мощи в раке, подбоченившись, покрикивала на рабочих, которые развешивали ковры.

– А это что за мегера? – спросила Анжелика, когда они шли к отелю.

Ортанс сделала ей знак молчать, а Анжелика, прикрывшись веером, прыснула.

– Это, милая моя, хозяйка дома Катрин де Бове, по прозвищу Кривая Като. Она была камеристкой Анны Австрийской, и когда нашему юному королю пошел пятнадцатый год, королева поручила ей просветить его. Вот где кроется секрет ее богатства.

Анжелика не смогла удержаться от смеха.

– Надо полагать, ее опытность возместила отсутствие красоты.

– Пословица гласит, что для юношей и монахов нет уродливых женщин, – добавил молодой Мортемар.

Но несмотря на насмешки, все они почтительно поклонились бывшей камеристке.

Она пристально оглядела их своим единственным глазом.

– А, пуатьевенцы. Ну, ягнятки мои, не мешайте мне. Залезайте-ка побыстрее наверх, пока мои служанки не заняли лучшие места. А это кто такая? – она ткнула своим скрюченным пальцем в сторону Анжелики.

– Моя подруга, графиня де Пейрак де Моран, – представила Анжелику Атенаис.

– Так-так! – проговорила старая дама и как-то странно хихикнула.

– Уверена, она что-то знает о тебе, – шепнула сестре Ортанс, когда они поднимались по лестнице. – Мы наивны, воображая, что дело не получит скандальной огласки. Я не должна была брать тебя с собой. Тебе лучше вернуться домой.

– Ладно, только отдай мое платье, – сказала Анжелика, протянув руку к корсажу сестры.

– Утихомирься, дура, – ответила Ортанс, отталкивая ее.

Атенаис де Тонне-Шарант приступом взяла окно в одной из комнат для слуг и устроилась около него вместе с Анжеликой и Франсуазой Скаррон.

– Отсюда чудесно все видно, – воскликнула она. – Смотрите, вон Сент-Антуанские ворота, через которые въедет король.

Анжелика тоже выглянула в окно. И почувствовала, что бледнеет.

Первым, что бросилось ей в глаза под голубым, подернутым знойной дымкой небом, была не широкая улица, по обеим сторонам которой густой толпой стояли люди, не ворота Сент-Антуан с триумфальной аркой из белого камня, а огромная, массивная крепость, которая, словно темная скала, возвышалась чуть правее.

– Что это там за укрепленный замок около ворот Сент-Антуан? – вполголоса спросила она сестру.

– Бастилия, – шепнула та, прикрывшись веером.

Анжелика не могла отвести глаз от крепости. Восемь башен со сторожевыми вышками, слепые толстые стены, решетчатые ворота, подъемные мосты, рвы – остров страданий, затерявшийся в океане огромного равнодушного города, замкнутый, отрешенный от жизни мир, которого не коснется даже сегодняшнее ликование. Вот она – Бастилия!

Король во всем своем великолепии проедет мимо этого сурового стража его власти.

Ни один звук не проникнет в темень тюремных камер, где люди томятся, потеряв всякую надежду, долгие годы, иногда всю жизнь.

Ожидание затянулось. Наконец крики нетерпеливой толпы возвестили о начале шествия.

Из темноты свода Сент-Антуанских ворот появились первые шеренги: шли представители четырех нищенствующих орденов – францисканцы, доминиканцы, августинцы и кармелиты. Впереди шествовали монахи с крестами этих орденов и со свечами. Их черные, коричневые и белые сутаны из грубой шерсти словно бросали вызов щедрому солнцу, которое как бы в отместку озаряло целую клумбу розовых черепов.

Затем шло белое духовенство со своими крестами и хоругвями, со священниками в стихарях и квадратных тапочках.

За ними двигались отцы города, которым предшествовали трубачи с поднятыми вверх трубами. Религиозные гимны чередовались с ликующими мелодиями.

За отрядом из трехсот парижских лучников шествовал господин губернатор де Бюрнонвиль в сопровождении своей стражи.