Анжелика - Серж Голон

Прокурор выглянул в окно.

– Ручей унес эту пакость. А было бы любопытно узнать, не стоит ли там подпись Отверженного поэта?

– Наверняка. Судя по озлобленности – это он.

– Отверженный поэт… – мрачно пробормотал мэтр Фалло, – он осуждает все общество в целом. Это прирожденный бунтарь и дармоед. Я однажды мельком видел его – он стоял на подмостках и разглагольствовал перед толпой. Его зовут Клод Ле Пти. При мысли, что эта длинная жердь с желтым, как репа, лицом ухитряется вызывать зубовный скрежет у принцев и у самого короля, я прихожу в уныние. В какое время я живу! Когда же наконец полиция избавит нас от этих бродячих шутов?

Все повздыхали еще некоторое время, и на этом инцидент был исчерпан.

Въезд короля в Париж завладел всеми умами. Это событие несколько сблизило Анжелику с сестрой. Однажды Ортанс вошла к Анжелике с самой сладкой улыбкой на устах, на какую только была способна.

– Ты не представляешь себе, как нам повезло! – воскликнула она. – Помнишь Атенаис де Тонне-Шарант, мою давнюю подругу по пансиону, с которой я была так дружна в Пуатье?

– Нет, совсем не помню.

– Ну, это неважно. Атенаис сейчас в Париже, а так как она всегда была интриганкой, то уже умудрилась войти в доверие к некоторым знатным особам. Короче, в день въезда короля она сможет находиться в отеле де Боне, расположенном как раз на улице Сент-Антуан, по которой будет двигаться кортеж. Нам, конечно, придется смотреть через чердачное окно, но мы увидим все и даже лучше, чем другие.

– Почему ты говоришь «мы»?

– Потому что она пригласила нас воспользоваться такой удачей. С нею будут ее сестра и брат и еще одна подруга, тоже из Пуатье. Таким образом, наберется полная карета пуатьевенцев. Очень мило, не правда ли?

– Если ты рассчитывала на мою карету, я с сожалением должна уведомить тебя, что продала ее.

– Да я знаю, знаю. Карета – пустяки. У Атенаис собственный экипаж. Он, правда, имеет довольно жалкий вид, ведь их семья разорилась, да к тому же еще Атенаис страшная транжира. Мать снарядила ее в Париж, дала ей горничную, лакея и старую карету и наказала найти себе мужа, да поскорее. О, Атенаис его найдет, уж она-то не промахнется. Но вот… дело в том, что… для въезда короля… она дала мне понять… у нее нет подходящего туалета. А ты понимаешь, эта госпожа де Бове, которая разрешила нам пристроиться у одного из чердачных окон в своем доме, она дама с положением. Говорят даже, что вдовствующая королева, кардинал и другие вельможи во время шествия собираются пообедать у нее. В общем, у нас будут отличные ложи. Но нельзя же, чтобы нас приняли за каких-нибудь камеристок или жалких бедняков, а то, чего доброго, прикажут лакеям выставить нас за дверь.

Анжелика молча открыла один из своих больших сундуков.

– Посмотри, может, здесь что-нибудь подойдет для нее и для тебя тоже. Ты, правда, выше меня, но юбку легко удлинить кружевом или оборкой.

Ортанс с горящими глазами подошла к сестре. Она не могла скрыть своего восхищения роскошными туалетами, которые Анжелика раскладывала на постели. Увидев платье из золотой парчи, она даже восторженно вскрикнула.

– Мне кажется, что для нашего чердачного окна оно будет неуместно, – опередила ее Анжелика.

– Конечно, ты присутствовала на свадьбе короля и к этому торжеству можешь относиться с пренебрежением.

– Уверяю тебя, что я очень рада. Никто не ждет въезда короля в Париж с таким нетерпением, как я. Но это платье я хочу сохранить, чтобы продать, если д'Андижос не привезет мне денег, чего я начинаю опасаться. А всеми остальными можешь распоряжаться как угодно. Ведь я живу у тебя и должна как-то возместить твои расходы.

В конце концов, после долгих колебаний, Ортанс взяла для подруги атласное платье небесно-голубого цвета, а для себя – ансамбль цвета неспелого яблока, который освежал невыразительное лицо этой брюнетки.

Наступило утро двадцать шестого августа. Взглянув на тощую фигуру сестры, которой фижмы верхнего платья придали некоторую округлость, на ее матовое лицо, оживленное зеленым платьем, на ее негустые, но мягкие и тонкие каштановые волосы, Анжелика, покачав головой, сказала:

– Право, Ортанс, мне кажется, ты была бы прелестной, если бы не твой желчный характер.

К ее великому удивлению, Ортанс не рассердилась. Она вздохнула, продолжая крутиться перед большим металлическим зеркалом.

– И мне тоже так кажется, – проговорила она. – Но подумай сама, я не создана для того, чтобы прозябать в безвестности, а живу именно так. Мне нравится общество блестящих и хорошо одетых людей, я люблю светскую беседу, обожаю зрелища. Но домашние заботы совсем закабалили меня. Этой зимой мне удалось побывать на званых вечерах у одного поэта-сатирика, у Скаррона. Это ужасный, злой калека, но какой ум, дорогая моя! О, я никогда не забуду этих вечеров! Как жаль, что Скаррон недавно умер. Придется снова прозябать.

– Но сейчас ты не вызываешь жалости. Уверяю, вид у тебя блестящий.

– Конечно, будь я просто женой прокурора, это платье никогда не выглядело бы на мне так шикарно. Благородство нельзя купить. Оно в крови.

Склонившись над ларцами, чтобы выбрать себе украшение, сестры вновь ощутили дух клана, гордость за свое дворянское происхождение. Они забыли и о полутемной комнате, и о безвкусной мебели, и о столь же безвкусных бергамских гобеленах на стенах, которые ткали в Нормандии специально для людей среднего достатка.

В этот день господин прокурор на рассвете уехал в Венсен, где собирались высшие сановники государства, чтобы встретить короля приветственными речами.

Залпы пушек перекликались с колокольным звоном. Городская стража в парадной форме, ощетинившаяся пиками, алебардами и мушкетами, заняла свои места на улицах, где оглушительно кричали глашатаи, раздавая листочки с программой торжества, маршрутом королевского кортежа и описанием триумфальных арок.

Около восьми часов утра карета с облезлой позолотой, принадлежащая мадемуазель Атенаис де Тонне-Шарант, остановилась у дома прокурора. Подруга Ортанс оказалась красивой, яркой девицей: золотистые волосы, розовые щеки, перламутровый лоб, украшенный мушкой. Голубое платье, которое ей дала Анжелика, удивительно сочеталось с ее немного навыкате, но живыми и умными глазами цвета сапфира.

Она мельком поблагодарила Анжелику, хотя на ней было не только ее платье, но и великолепное бриллиантовое ожерелье, тоже одолженное Анжеликой.

Мадемуазель Атенаис де Тонне-Шарант де Мортемар жила в убеждении, что все

– ее должники и оказать ей услугу – для каждого большая честь. Семья ее была бедной, но Атенаис считала, что их старинный дворянский род стоит любого богатства. Брат и сестра ее, судя по всему, были о себе столь же высокого мнения. Все трое обладали бьющей через край энергией, насмешливым умом, страстным характером и тщеславием, что делало их весьма приятными и в то же время весьма опасными собеседниками.