Очерки истории Левобережной Украины (с древнейших времен до второй половины XIV века) - Владимир Мавродин

Очень бедны и немногочисленны источники татарских времен. Многое остается неясным. Но тем больший интерес должен вызывать у исследователя этот едва ли не наименее изученный период истории нашей страны, время татаро-монгольского ига.

А. Ю. Дворниченко

Владимир Васильевич Мавродин — историк Древней Руси

(1930–1950 гг.)

Жизнь В. В. Мавродина целиком посвящена служению науки и связана с Ленинградским университетом. Творчество его обширно и многогранно. Оно делится на этапы, и здесь мы расскажем о раннем периоде его научной деятельности.[1173]

Владимир Васильевич Мавродин (1908–1987), уроженец города Рыльска, в 1926 г. поступил на историко-лингвистический факультет ЛГУ, а в 1930 г. окончил «курс наук цикла истории России исторического отделения по педагогической специальности».

Время учебы Мавродина — период ухода из университета представителей блестящей дореволюционной «петербургской школы». В течение 1927 г. вынуждены были покинуть университет С. Ф. Платонов, С. В. Рождественский, А. А. Спицын.[1174]

«Последним из могикан» оставался А. Е. Пресняков, который в определенной степени осваивал марксистский подход к истории. Он читал общий курс истории России до XVIII в. Однако тяжелая болезнь и смерть в 1929 г. вывели и его из состава преподавателей университета.

Еще больше сближались с марксизмом представители так называемой беспартийной профессуры: С. В. Вознесенский, М. Н. Мартынов и А. А. Введенский — старшие ученики Рождественского. Младшие ученики уже были поголовно марксистами. Среди них выделялся М. М. Цвибак, который, правда, уже в 1926 г., в связи с партийным взысканием по поводу троцкистско-зиновьевского блока, вынужден был на время оставить Ленинград. Историками-марксистами были также В. П. Викторов, С. Г. Томсинский, которые читали лекции по русской истории пореформенной поры, периода империализма и эпохи «пролетарских революций». Большую роль на кафедре в этот период играли и внештатные преподаватели: А. И. Андреев, который вел занятия со студентами по дипломатике; С. Н. Валк, руководивший семинарием по источниковедению, Б. А. Романов — семинарий по дипломатической истории русско-японской войны и М. Д. Приселков — курс лекций по музееведению.[1175]

В. В. Мавродин прошел школу одного из выдающихся советских ученых — Бориса Дмитриевича Грекова. Последний был в свое время канонизирован, в науке был создан своего рода «культ личности» этого ученого, его концепции и гипотезы считались непогрешимыми, а «величественная и спокойная фигура Б. Д. Грекова»[1176] подчас заслоняла другие значительные фигуры, да и скрывала живой облик самого ученого.

Впрочем, нельзя впасть и в противоположную крайность и сейчас в период зачастую безосновательного ниспровержения «фигур» преуменьшить не только конкретный вклад Грекова в отечественную историческую науку, но и его блестящий талант историка и педагога.

Большое влияние на него оказал и С. Н. Валк. Когда в 1947 г. на факультете чествовали Валка в связи с 60-летием, Мавродин говорил: «Я очень рад, что и мне выпала на долю честь работать под руководством С. Н. Валка. К сожалению, это было на 1 курсе аспирантуры, а не на 1 курсе университета. Я помню эти занятия. Пройдя семинар по источникам, весьма поверхностно ознакомивший меня с работой над источниками и типами их, я был поражен глубиной и объемом наших занятий с С. Н.»[1177]

Может быть, отсюда то бережное, скрупулезное и в то же время весьма активное отношение Мавродина к историческому источнику. Не случайно в одном из отзывов о нем, который датируется 1935 г., говорится: «К числу недостатков надо отнести его иногда слишком большую зависимость от своего материала».[1178]

После окончания ЛГУ в 1930 г. Мавродин был оставлен в аспирантуре Историко-лингвистического института (ЛИЛИ).

В 1933 г. Мавродин защитил кандидатскую диссертацию на тему «К вопросу о крупном барщинном хозяйстве в XVII веке». Оппонентами на защите были Б. Д. Греков и М. М. Цвибак; выступили М. Н. Мартынов и А. Н. Малышев[1179]. Но присвоение ученых степеней было тогда отменено.

Выходят первые работы. В основном, они были посвящены экономической истории того же XVII в. Причем в теоретическом плане автор апеллировал к М. Н. Покровскому. Тематика их связана с планами работы Государственной академии материальной культуры, в которой работал молодой ученый. Мавродин принимает участие в коллективной монографии, посвященной Тульским и Каширским заводам в XVII в., которая и была опубликована в «Известиях ГАИМК». Он пишет главу «Возникновение заводов (историческая справка)» и главу «Московское правительство и Тульские и Каширские заводы. Связь заводов с рынком».[1180] Конечный вывод исследователя такой: изученные нами заводы, хотя они и возникли в условиях крепостного строя и в силу этого получили своеобразные особенности своей организации и истории, в основном своем производстве ориентировались на рынок.[1181]

Не остался в стороне молодой ученый от дискуссии в связи с книгой С. М. Дубровского об азиатском способе производства. Один из оппонентов Дубровского — А. И. Малышев выдвинул положение о том, что крепостничество — новый феодализм, приспособленный к начальным стадиям развития капитализма, а крепостное барщинное хозяйство является не чем иным, как формой разложения феодализма и внедрения капиталистических отношений в сельскохозяйственное производство.[1182]

С критикой данной концепции выступили М. Зеленский, Э. Газганов и В. Мавродин. Последний использовал не опубликованные еще полностью материалы Вольного Экономического Общества, относящиеся к концу XVIII — началу XIX вв.[1183]

Изученный Мавродиным материал, по его мнению, еще раз подтверждает классическую характеристику барщинного, т. е. крепостнического хозяйства, данную В. И. Лениным. Конечный вывод Мавродина таков. Ни в коем случае нельзя говорить о какой бы то ни было, даже и весьма своеобразной форме капитализма в сельском хозяйстве, каковой будто бы являлось крепостничество в России. Основой растущего, особенно во второй половине XVIII в., дворянского предпринимательства является эксплуатация крепостного труда. Следовательно, и в этом отношении крепостное хозяйство капиталистическим не является ни в какой мере.[1184]

В этот же период В. Мавродин выступил в роли редактора и написал комментарии к посмертно изданной книге П. Г. Любомирова.[1185] Последний был одним из тех авторов, кто активно включился в исследовательскую работу на волне интереса к истории промышленности и ремесла, характерного для отечественной историографии послереволюционных лет. Мавродин в своих комментариях, опираясь на труды К. Маркса. Ф. Энгельса и В. И. Ленина, «поправлял» автора работы. Значит, Мавродин был в плеяде тех историков, которым выпала задача бороться с одной стороны, с крайностями «революционной» науки, а с другой, опираясь на указания вождей, — с пережитками дореволюционной науки. И Мавродин среди других историков сыграл здесь свою роль. Но еще большую роль довелось ему сыграть в становлении советской науки о начальном периоде нашей истории — Киевской Руси.

Дело в том, что для молодой советской науки очень важно было найти место Древней Руси в разрабатывавшейся тогда системе общественно-экономических формаций.

Выступая в прениях по докладу Грекова в Государственной Академии Истории Материальной культуры, Мавродин остановился на «Правде» Ярослава, которая, по его мнению, содержала сведения о неразложившейся общине, с одной стороны, и об определенных группах правящего класса — с другой. Правда Ярослава изображает общество, разделенное на классы рабов и рабовладельцев. Ценность рабов была не только в том, что они являлись товаром, но и рабочей силой: их труд использовался в хозяйстве князя и дружинников.[1186] Значит Мавродин гораздо большее внимание, чем Греков, уделил рабству, почувствовал значительный его вес в общественном строе Древней Руси.

Выступал Мавродин и на другой дискуссии — по докладу М. М. Цвибака. Здесь он остановился на восстаниях смердов, вызванных наступлением господствующего класса на жизненно важные интересы народных масс.[1187]

В статье, увидевшей свет в конце 1930-х гг., Мавродин на основе многочисленных и разнообразных источников одним из первых воспроизвел процесс разложения первичной формации и возникновения классового строя.[1188] Конечно, его, как и всех историков того времени, вдохновляют «ценнейшие замечания Сталина, Кирова, Жданова».

Ученый рассматривает один из важнейших сюжетов древнерусской истории — общину — вервь, но не саму по себе, а на широком фоне «разложения родового строя» — периода, который можно определить как дофеодальный, когда боролись три уклада: родовой, рабовладельческий и феодальный. Причем победа последнего была обусловлена развитием рабства, которое играет роль разрушителя родового строя, но лишь подготавливает почву для феодализма.[1189]