Джин Грин – Неприкасаемый. Карьера агента ЦРУ № 014 - Гривадий Горпожакс

– Пьем хоть за что-нибудь, – взмолился Бивер. А потом Джин попытался приучить своих коллег к вобле.

– Икра лучше, – сказал Лестер.

– Может, эта вобла просто пересушенная, – смягчился Цадкин.

– Один знаменитый русский поэт сказал, что водка и вобла бывают только хорошими или очень хорошими, – процитировал Джин.

– Мне это изречение понравилось, и я иду спать, – заявил Лестер. – Бай-бай!

Он вышел из купе.

– Пойду, пожалуй, и я…

– Прошу вас задержаться на секунду. – Джин нахмурился. Стал серьезен.

Он выдержал небольшую паузу, как бы невзначай выглянул из купе, закрыл дверь, налил себе и Цадкину.

– Я больше не пью, – сказал Цадкин.

– В таком случае пригубите.

Джин включил вентилятор.

– Джек, со мной все может случится. Прошу вас не задавать мне вопросов и ни при каких обстоятельствах не поднимать паники. Ни сейчас, ни потом. Вы ничего не знаете, не знали и не узнаете. Вообще-то, не пугайтесь. Просто мне захотелось посетить свое родовое гнездо – «Nest of the Gentry»; поклониться праху предков. Другого такого случая может не быть. Это имение Разумовских… Ваше здоровье, Джек!

Цадкин поглядел на Джина не то с тревогой, не то с сожалением.

– Вобла остается мне?

– Если хотите.

– Хочу.

– Она ваша.

Джин завел будильник крохотных часов, которые вставляются в ухо и звенят тихо, закрыл купе, включил вентилятор и, не раздеваясь, уснул.

Вторая серия

В Харькове он сошел за пять минут до отхода поезда, в тот момент, когда его проводника позвал к себе начальник поезда.

На перроне было пустынно.

Уже разошлись пассажиры, и носильщики, и даже почтовики, обслуживающие первые два вагона с посылками и почтой.

Ночной вокзал жил, как обычно в эти часы, тихо и дремотно. На скамейках спали жители пригородов, ожидающие ранние поезда. Клевала носом буфетчица, в служебной каморке ночного буфета охотилась во тьме кошка.

Джин долго уговаривал таксиста подвезти его в сторону Полтавы.

– Неужели не понимаешь, не положено ехать за черту области, – отбивался таксист.

– Мать умирает, – уговаривал его Джин. – Ты ведь русский человек.

– А ты?

– И я русский.

– Что ж ты тогда не понимаешь слова «не положено»! Тут проколом или талоном не отделаешься. Тут права отдай, не греши.

– Может быть, вы повезете? – обратился Джин к другому таксисту. – Я вам оплачу по счетчику обратный путь и еще десятку накину.

– Хоть золото давай – не поеду. Что мне, баранку, что ли, крутить надоело. Вон частника уговори. Может, он поедет.

Частник согласился не сразу, но оговорил цену, попросил деньги вперед и, главное, предупредил:

– Скажешь – брат, понял? К братану, скажешь, в отпуск приехал. А я его корешок. Домами живем рядом… И на бензин прибавь…

Они долго ехали молча. Дорога была хорошая. Новое шоссе. Скорость восемьдесят – сто километров в час.

– Спать хочешь? – спросил шофер.

– Да.

– Ну, спи. Я разбужу. В случае чего – скажешь, что тебе говорил. Бывает. Иной раз троих клиентов везешь – обходится. А иной раз – сам едешь, не пил, не ел. Остановят – и давай права качать. Все зависит от того, на кого нарвешься. Да! Не слыхал, кто выиграл – «Шахтер» или «Пахтакор»?

– Не слыхал…

«Надо завязать узелок на память», – подумал Джин. Чему только не учили его ньютоны ЦРУ; а про футбол забыли!..

Они проехали шесть километров по проселочной дороге и свернули к райцентру.

– Грайворон! – сказал шофер. – Райком направо, совхоз «Красный куст» – налево. Богатый совхоз, сады, ставок с зеркальным карпом, а главное – парк. Там теперь, в том парке, академический заповедник. До революции, говорят, там имение было шикарное, каких-то дворян, сейчас не помню..

– Гриневых-Разумовских, – проговорил Джин.

Вдали, над деревьями, висела круглая красноватая луна.

Машина уехала. Пыль, взбитая шинами машины, осела.

А Джин все еще стоял с чемоданом на земле своих предков, один на один с собою.

Третья серия

Быстрыми деловыми шагами Джин шел по шоссе. Все вокруг, весь пейзаж, за исключением этого бетонного шоссе да линии высоковольтной передачи, соответствовали рассказам отца, снимкам, рисункам, его мысленным прогулкам по «родине предков».

Поселок скоро остался позади. Впереди поблескивали под луной медленно текущие воды. «Вот и Ворскла, – подумал Джин. – За мостом через сто метров поворот к усадьбе. Что там сейчас?»

Деревья за мостом стояли плотной черной стеной. Может быть, теперь уже нет здесь никакого поворота, а парк превратился в дикий лес? Поворот оказался на месте. От шоссе отходила грунтовая дорога, петляющая среди высоких деревьев.

Джин пошел по ней из тени в свет, из тени в свет и скоро увидел прямо перед собой, словно выплывший из детского сна, ярко освещенный луной въезд в родовое поместье: белые башенки, похожие на солдат в нахлобученных жестяных касках, свернувшихся львов, чугунную решетку ворот.

Все это выглядело под луной как гигантский негатив знакомой с детства фотографии из семейного альбома. Не хватало только фигуры молодого отца в военном мундире и опершейся на его руку княжны Мещерской, его первой невесты.

Джин осторожно приблизился. На воротах висела табличка: «Парк-заповедник Академии наук Украинской ССР». За воротами начиналась широкая аллея. В полусотне метров от аллеи среди стволов блестели стекла спящего домика. Вокруг не было ни души. Стояло полное безмолвие, только из Грайворона изредка доносился приглушенный расстоянием лай собак да шелестели под тихим ветром деревья.

Он толкнул рукой ворота: они оказались незапертыми. Джин пошел по аллее. Здесь должны быть скульптуры: Пан, Аполлон, две менады… Сколько раз в детстве он мысленно проделывал этот путь от ворот к красивому дому с колоннами и широкими окнами!..

Ни дома, ни скульптур не оказалось. В том месте, где, по расчетам Джина, должен был быть дом или хотя бы остатки фундамента, были разбиты клумбы и расставлены скамейки для отдыха экскурсантов. Был здесь также столб с направленными в разные стороны фанерными стрелками: «В корабельную рощу», «Итальянские сосны», «Кедры», «Исторический дуб», «К цепному мосту».

Джин сразу узнал этот цепной мост, перекинутый через один из рукавов пруда. Он вступил на закачавшиеся доски, над головой тихо скрипнули цепи. Середина моста была освещена луной, и, когда он вышел из тени, ему показалось, что кто-то следит за ним из чащи парка. В два прыжка он пересек мост, бросился на землю, уткнулся лицом в пахучий мох, замер. Над ним поскрипывали ветви гигантских сосен, иногда вскрикивали ночные птицы… подозрительных звуков не было. Он поднял голову, раздвинул папоротники. Сосновая роща, вся в пятнах лунного света, проглядывалась насквозь. Она была пустынна. Он знал и эту рощу и знал, что дальше за ней находится холм, а на нем родовой некрополь Гриневых-Разумовских или то, что осталось от него.

На вершину холма вели стертые годами каменные ступени. За оградой некрополя матово отсвечивали под луной массивные кресты из темного мрамора, ясно различался контур скорбного ангела на крыше склепа.

Джин вошел в склеп, включил фонарик. Тонкий луч заскользил по стене.

«Сережа+ Марина = любовь, дружба, верность»,

«Здесь были мотоциклисты ХПИ»,

«Мишка, ждем тебя на аэродроме к рейсу 17.30», –

прочел Джин. Луч опустился на надгробие. Ближе к входу были две темные плиты. На одной из них была выбита надпись:

«Его превосходительство генерал-майор кавалер Станислава и Анны Николай Владимирович Гринев».

Здесь лежал дед Джина Грина, агента № 014. На другой было начертано:

«Анна Дмитриевна Гринева, урожденная графиня Разумовская».

Здесь лежала бабка Джина Грина, агента № 014. В головах у могил этих людей, проживших вместе долгую счастливую жизнь, на бронзовой доске Джин прочел, вернее вспомнил, полустертую надпись:

«И затопили нас волны времени, и участь наша была мгновенна».

Дед увлекался поэзией, и эта фраза была взята отцом из оставшихся после него тетрадей.

Джин шагнул в глубину склепа, пошарил фонариком и увидел в углу то, что так интересовало его милого друга Лота, – надгробную плиту своего прадеда кирасирского полковника графа Ивана Разумовского, героя Крымской и Балканской кампаний. Массивный бронзовый крест стоял в головах могилы. Джин взялся за перекладины креста, попытался его повернуть. Крест был неподвижен.

Он вышел из склепа и отсчитал пятнадцать шагов точно на север. Остановился он прямо возле ограды некрополя, между вторым и третьим мраморными столбами. Здесь он вынул из сумки складную лопатку и начал копать.