Невидимые знаки - Пэппер Винтерс

въелись в мою плоть, словно татуировка.

Я восхищалась им.

И мне жаль, что это случилось, когда мы были не готовы.

Схватка усилилась, у меня перехватило дыхание.

Он проснулся, открыл глаза, затуманенные сном, но пронизанные заботой.

— В чем дело?

Я покачала головой, подняв руку в знак того, что не могу говорить.

Он встал на колени, его глаза безумны.

Он был в большей панике, чем я. Но это потому, что я научилась лучше скрывать свой страх.

С тех пор как мы поссорились, я очень внимательно следила за своим поведением. Мои мысли были сосредоточены на ребенке. Теперь он (как бы ужасно это ни звучало) был на втором месте. Я ничего не могла с собой поделать. Мое тело заставило меня выбрать самое важное.

На данный момент рождение ребенка важнее.

Я не могла сказать об этом, потому что любила его. Всем сердцем.

И в данный момент мои чувства к нему возросли.

Схватки утихли.

Я расслабилась.

Возможно, это очередная ложная тревога.

За последнюю неделю у меня было несколько подобных приступов. Иногда трудно определить, что это подготовка или буйный ребенок в моем животе.

Я боялась, что не смогу выносить ребенка до конца срока. Но каким-то чудом мне это удалось. (В основном благодаря постоянному наблюдению Гэллоуэя). Однако еще рано, примерно на неделю раньше срока. Хорошо это или плохо? Ребенок вырос или нет? Был ли он слишком большим для моего тела или я смогу родить без травм?

Очень много вопросов.

Очень много страхов.

И никого, кто мог бы ответить на мои вопросы.

Я не могла сказать, мальчик это или девочка, здоровый или нет. Но по силе его ударов я знала, что он желает появиться на свет. Он по глупости хотел попасть в мир, где я не могу гарантировать его безопасность.

— Стель... это из-за ребенка?

Я погладила его по щеке.

— Не волнуйся. Это просто спазм. Засыпай.

Вместо этого он сел.

— Я принесу воды. Тебе нужно в туалет?

Озабоченность и страх в его взгляде потрясли меня.

Я нежно улыбнулась.

— Я люблю тебя, Гэл.

Он ссутулился. Руками обхватил мои щеки. Он целовал меня долго и медленно, пробуя и поклоняясь мне одновременно.

— Я люблю тебя сильнее.

Я засмеялась, когда он заключил меня в объятия.

— Не думаю, что нам нужно обсуждать, чья любовь сильнее.

Ослабив хватку, он поднял меня на ноги. Я опиралась на него словно на костыль, он повел мою ковыляющую беременную фигуру от нашего дома к тлеющему снаружи костру.

Звезды ярко сияли, решительно настроенные не покидать бархатистый участок, пока горизонт медленно светлел.

— Подожди. Я принесу тебе кокос. Тебе нужно попить и что-нибудь съесть.

Я научилась не спорить.

В этом не было смысла.

Он все равно никогда не слушал.

…

Солнце медленно заходило в самый болезненный день моей жизни.

Ложная тревога оказалась совсем не ложной, и агония от опоясывающей боли становилась все сильнее и сильнее по мере того, как утро переходило в полдень, а полдень в вечер.

Я не хотела ни есть, ни пить.

Я не могла двигаться без помощи Гэллоуэя.

Я была уставшей, раздраженной и в слезах опасаясь того, что произойдет.

Кошмар, преследовавший меня несколько месяцев, казалось, становился реальностью, чем дольше я была беременной. Схватка за схваткой, мое тело пыталось родить ребенка, но схватка за схваткой терпела неудачу.

Воды не отошли, и постепенно моя энергия иссякала. Я скорее терпела боль, чем боролась с ней, чтобы тужиться.

Дети провели весь день рядом со мной, попеременно омывая мое потное тело морской водой и поднося к моим губам свежий кокосовый сок. Гэллоуэй находился рядом в подвешенном состоянии, словно расстроенный родитель, и выглядел так, будто с радостью отправился бы на войну со смертельным исходом, если бы это обеспечило мою безопасность.

Безнадежность в его взгляде увеличила мой пульс в четыре раза, пока я изо всех сил пыталась дышать.

И вот теперь луна снова заняла центральное место, а я все еще боролась.

Как долго длятся роды? Три часа? Три дня? У меня больше не было сил.

Не сдавайся.

Ты не можешь сдаться.

Я не могла бросить его. Бросить их.

В ночь, когда я взяла Гэллоуэя в мужья, поклялась не умирать при родах.

Мое место здесь, рядом с ним.

Я. Не. Умру.

Задыхаясь от очередной схватки, напряглась, пока боль не утихла, и рухнула в обессиленный сон в объятиях Гэллоуэя.

…

Я проснулась от влажности и острой боли.

Гэллоуэй переместился позади меня; его руки крепко обхватили мои плечи, в оберегающем жесте, я лежала на его груди, мои бедра зажаты между его ног. Огонь мерцал над нами, показывая мой вздувшийся живот и его изуродованную в результате аварии лодыжку.

Боль сковала меня ужасными клещами, сдавливая матку, пока я не закричала.

Кто-то хотел, чтобы я тужилась.

Мне нужно тужиться.

Тужься.

Тужься.

Тужься!

Я снова закричала, поддавшись порыву, и столкнулась с такой мучительной болью, какой еще никогда не испытывала.

Я не могу.

Ты должна.

Я не готова.

Ты готова.

Я не понимала, как Гэллоуэю удалось поднять меня. Не понимала, как покинула песчаный пляж и каким-то образом оказалась в его объятиях в позе эмбриона.

— Куда... куда ты меня несешь?

Мой голос был слабым и дрожащим. Мне хотелось пить, очень хотелось пить. Я была голодна, очень голодна.

Внутри меня велась внутренняя борьба. Мои ноги возвышались над головой. Слишком жарко, слишком холодно, устала, готова, больна, возбуждена, умираю, жива.

Не знаю, что делать!

Тужься. Тужься. Тужься.

— У тебя отошли воды во сне. Тебе нужно тужиться, Эстель. Я помогу, чем смогу.

Нет, я не хочу. Я не хочу верить, что это происходит со мной.

— Я хочу спать.

— Нет. По крайней мере, пока не родишь.

— Как в этом поможет то, что ты носишь меня?

Он ничего не ответил, неся меня по пляжу в прохладное море. Моя разгоряченная кожа приветствовала соленую свежесть.

Я вздохнула с облегчением.

Да, так лучше.

Я буду жить здесь.

Вечно.

Он зашел глубже, пока вода не омыла его талию, после чего благоговейно отпустил меня. Плавучесть воды и невесомость от того, что я больше не борюсь с тяжестью своего чрева, были абсолютным раем.

Прилив убаюкивал меня, покачивая взад и вперед омывая песок. Мои ноги касались песчаного дна, но я не предпринимала попыток, чтобы встать. Откинув голову назад, я барахталась на поверхности,