Упражнения - Иэн Макьюэн

сюжета не имело никакого значения, если бы она сделала Гая французом Ги, превратила бы Лондон в Лион, а ее героиня стала матерью троих детей, ни одному из которых не было бы семь месяцев. Ее роман был лживым обвинением, актом агрессии, выдумкой, ставшей, как он понял, для нее щитом, то есть она решила обезопасить себя условностями художественного вымысла.

В тот же вечер он позвонил Рюдигеру. За многие годы руководства в «Лукрециусе» ушедший на покой издатель научился всегда сохранять спокойствие перед лицом разгневанного собеседника.

– Я предупреждал ее, что вы можете возмутиться.

– И что она сказала?

– Она сказала, что это ваше право.

Роланд глубоко вздохнул:

– Это возмутительно.

На это Рюдигер ничего не ответил, дожидаясь продолжения.

– Я никогда не поднимал на нее руку.

– Не сомневаюсь.

– Я был пострадавшей стороной. Я никогда не критиковал ее публично. Когда Лоуренс был маленьким, я неоднократно предлагал ей повидаться с ним. Но она все делала по-своему.

– Да.

Роланд едва сдерживал гнев:

– Скажите мне, Рюдигер, что с ней происходит?

– Я не знаю.

– Это же еще корректура. Вы могли бы убедить ее внести изменения в рукопись?

– Я больше не являюсь ее редактором. Когда же я им был, то она всегда возражала против, как она это называла, моего вмешательства.

– Скажите ей, что я очень возмущен.

– Как вам будет угодно.

Оба замолчали на несколько секунд, обдумывая сказанное. Роланд гадал, как бы закончить этот разговор. Наконец он спросил:

– А зачем мне вообще утруждать себя и лететь к ней?

– Вам решать – больше некому.

Положив трубку, Роланд вспомнил, что даже не поинтересовался, как у Алисы нога. Остаток вечера он просидел за пианино, задумчиво импровизируя в стиле Кита Джаррета.

На следующий день, ближе к вечеру, приехал Лоуренс с семейством. Эта была прочувствованная встреча, каких в те дни было немало по всей стране. Он не видел молодых с самого Рождества. Пол разглядывал его с опаской, прячась за мамиными ногами. Стефани, которой было уже без малого восемь, похоже, подросла еще на два дюйма. Поначалу она держалась с ним настороже, потом растаяла и весь вечер была с ним ласкова. А когда все сели пить кто чай, кто сок с пирогом, она положила подбородок себе на ладонь и, как ему показалось, размечталась о чем-то, и он мысленно представил ее подростком. А потом детей кормили ужином, потом одного за другим долго укладывали спать в разных комнатах, и на это ушел весь вечер. Роланд в это время улучил полчаса, чтобы провести их в беседе со Стефани на диване. Она была очень застенчивая девчушка, но вполне могла разоткровенничаться в разговоре один на один. До семи с половиной лет она наотрез отказывалась читать книжки самостоятельно. Она предпочитала беседовать, слушать, фантазировать. А потом произошло чудо, как назвал это Лоуренс в одном из их телефонных разговоров во время локдауна. Перед сном он прочитал ей на память «Филина и Кошку». Он уж и забыл, какое впечатление эти бессмысленные стихи произвели на него в детстве.

– Это было, как будто воображение совершило своего рода прыжок с шестом. Она хотела его слушать еще и еще. И потом два вечера подряд повторялось то же самое. Потом она сама прочитала стихотворение, выучила наизусть и за завтраком продекламировала. И теперь она стала читать в охотку. Вот такая перемена.

Как только Роланд оказался в ее полном распоряжении, она по его просьбе заговорила с ним по-немецки, исправляя допущенные им ошибки.

Она начала, как обычно, с просьбы:

– Opa, расскажи что-нибудь.

И он рассказал, как давным-давно две девочки в Берлине учили его говорить по-немецки.

– Расскажи про давние времена.

Он послушно рассказывал ей о Ливии, о прогулках по пустыне с отцом, как они искали там скорпиона и сразу нашли – под камнем.

Она уже раньше слышала этот рассказ, но ей хотелось услышать его снова.

– Он мог тебя убить?

– Думаю, его укус очень долго болел бы.

Взамен она рассказала ему о своих новых подружках и описала их характеры. Она решила, что, когда вырастет, займется органическим фермерством. А еще она сама изобрела свой способ плавания – кроль на спине. Он рассказал ей, что в последнее время занимался приведением в порядок фотографий. Перед тем как уложить девочку в постель, он отвел ее в гостиную и показал разложенные по датам фотоснимки. Он дал ей подержать снимки Лоуренса на каникулах в Греции. Она сочла забавным и необъяснимым тот факт, что ее папе когда-то могло быть четыре года.

Только в десять вечера трое взрослых уселись наконец за стол, чтобы отведать приготовленный Роландом ужин. Сначала поговорили о детях, потом, разумеется, о пандемии, о том, объявят ли второй локдаун, о гонке с тестированием и производством вакцин. В новом веке неразумия социальные медиа бездумно пропагандировали фейковые снадобья, и это находило поддержку у американского президента. Гневные, пропитанные разными фобиями теории заговоров звучали из каждого утюга.

Когда Роланд сообщил, что Алисе ампутировали ступню, Лоуренс отозвался:

– Жаль это слышать.

Но по его тону было понятно, что это известие его мало тронуло. Роланд тут же вспомнил знаменитую историю про Сартра, рассказанную Симоной де Бовуар. Сартр курил по три пачки в день и любил пофилософствовать о прелестях табака. Но вредная привычка подрывала его здоровье. Как-то у него отказали ноги, и он упал, сильно ударившись, после чего больничный врач честно предупредил его, что, если он будет продолжать курить, ему сначала ампутируют пальцы на ногах, а потом и ноги целиком. Если же он откажется от вредной привычки, его здоровье еще можно поправить. Так что выбор за ним. Сартр ответил, что ему нужно подумать.

Ингрид не поняла эту шутку, если ее можно было назвать шуткой. А Лоуренс развеселился. Потом поговорили о работе. Они оба участвовали в подготовке доклада Международной комиссии по изменению климата за 2021 год, который надо было представить через десять месяцев. Показатели были неутешительные. Концентрация двуокиси углерода в атмосфере составила 415 частей на 1 миллион, достигнув самого высокого уровня за последние два миллиона лет. Прогнозы семилетней давности оказались даже слишком консервативными. По их мнению, некоторые процессы приобрели уже необратимый характер. Сдержать глобальное потепление на уровне 1,5 градуса было теперь просто невозможно. Недавно они со своей командой побывали в России и, с разрешения российских властей, обследовали обширные территории пожаров в сибирских лесах. Местные ученые познакомили их с ужасающими данными о выбросах метана из заброшенных нефтяных месторождений, признавшись, что, если они доведут эти сведения до высших эшелонов государственной бюрократии, их научные институты могут лишить финансирования. Данные о таянии вечных льдов Гренландии, Арктики и Антарктики были удручающими. Правительства и капитаны индустрии многих стран, несмотря на всю их риторику, все еще отказывались посмотреть правде в глаза. Многие считавшие себя патриотами лидеры продолжали жить в мире своих фантазий. Лесные пожары, наводнения, засухи, голод, разрушительные ураганы – в этом году ситуация будет хуже, чем в прошлом, но лучше, чем в будущем году. Она уже на пороге – всемирная катастрофа.

Лоуренс разлил вино, привезенное ими из Германии.

– Боюсь, мы уже опоздали, – сказал он. – Мы влипли по самое не могу.

В распахнутые окна ворвался теплый ночной воздух. Трое взрослых продолжали доверительную беседу, внимательно слушая друг друга. Так часто бывает, подумал Роланд, мир кое-как продолжал вращаться вокруг своей оси, подчиняясь воле некомпетентных и не знавших стыда правителей, в то время как свобода выражения терпела поражение, а на цифровых аренах публичных дискуссий звучали вопли исступленной толпы. Истина не получала общей поддержки. Множились новейшие виды ядерного оружия, которое контролировалось пугливым искусственным интеллектом, в то время как жизненно важные природные системы, в том числе воздушные потоки, океанские течения и опыляющие растения насекомые, подводные коралловые рифы и естественные движения плодородных пластов почвы, равно как и многообразные виды флоры и фауны, постепенно чахли или исчезали. Обширные части мира гибли в пожарах или в наводнениях. Но одновременно, наслаждаясь старомодным теплом семейного очага, ценимым еще больше из-за недавних утрат, он испытывал счастье, которого