Деникин. Единая и неделимая - Сергей Кисин

Во время встречи в Варшаве Пилсудский говорил Маннергейму: «Что я могу сделать, если русские белые руководители не понимают: та Россия, которая возрождается на наших глазах, не будет той же в точности Россией, что была раньше. Польша, как и Финляндия, больше не могут быть частью этого государства! В сентябре я послал к генералу Деникину военную делегацию во главе с генералом Кар-ником (имелась в виду миссия генерала Карницкого. — Прим. автора), дабы заявить, что мы готовы пожертвовать польской кровью для его движения. Но когда Карник поднял вопрос о независимости Польши, Деникин начал говорить о неделимости России, частью которой Польша якобы осталась до сих пор. Пока будет господствовать такая точка зрения, я считаю безнадежным делом вступать в переговоры с высшими лицами России».

Англичане уже открыто демонстрировали свою индифферентность. Ллойд Джоржд заявлял: «Я не могу решиться предложить Англии взвалить на свои плечи такую страшную тяжесть, какой является водворение порядка в стране, раскинувшейся в двух частях света, в стране, где проникавшие внутрь ее чужеземные армии всегда испытывали страшные неудачи… Я не жалею об оказанной нами помощи России, но мы не можем тратить огромные средства на участие в бесконечной гражданской войне… Большевизм не может быть побежден оружием, и нам нужно прибегнуть к другим способам, чтобы восстановить мир и изменить систему управления в несчастной России…»

Впрочем, среди англичан были впосле искренне подцеживающие белых Люди, вроде глав военных миссий генералов Бриггса и Хольмана. Последний даже лично участвовал в боях в качестве авиатора.

«Две морали, две политики, две «руки» — дающая и отъемлющая, — сетовал Деникин. — И двойной след, оставленный в памяти русских людей: горечь при мысли о пропавших, неповторимых возможностях и благодарность сердечная тем, кто искренне нам помогал».

В таких условиях ожидать успеха от похода на Москву было утопией. Как утопией были и единичные инициативы того же Шкуро и Кутепова, предлагавших в разное время «бросить все» и своими корпусами идти прямо на Москву, до которой, казалось, рукой подать. Лавры возможного «спасителя Отечества» не давали спать никому.

Вероятно, крушение надежд и невозможность дальнейшего наступления должны были понимать в Ставке. Почти одновременно со взятием Деникиным Орла и достижения наивысшей точки наступления в октябре захлебнулся натиск на Петроград Северо-Западной армии генерала Юденича. На Севере из Архангельска и Мурманска был эвакуирован английский воинский контингент, который худо-бедно помогал генералу Миллеру на бескрайних территориях в Коми сражаться с большевиками. Без британцев, которые тут же свернули поставки вооружений, Северная армия Миллера была обречена. У Колчака в Сибири дезертирство приняло массовый характер. Солдаты толпами валили в тайгу, присоединяясь к партизанам, объединялись в огромные армии и контролировали независимые от всех территории, сопоставимые со средней европейской страной. Деникин оставался один на всем Белом фронте. В Ставке не могли этого не понимать, но вряд ли хотели смириться с неизбежным крахом, ибо еще не отзвенел в ушах малиновый перезвон московских колоколен.

БЕЛАЯ АРМИЯ, ЧЕРНЫЙ БАРОН

Выделение значительных сил на подавление восстаний в тылу и погоню за Махно серьезно ослабило напор ударного тарана Деникина — Добровольческой армии. Но иначе было нельзя, ибо, бросив петлюровский фронт, Махно посадил свое воинство на собственное изобретение — тачанки с пулеметами и стремительным рывком в 600 верст за 11 дней от Умани вновь объявился в родном Гуляй-Поле. Как раз в тылу Добрармии. В Бердянске он рванул артиллерийские склады, оставив без боеприпасов наступавшего Кутепова. В Мелитополе, Мариуполе, Токмаке жег пакгаузы с белогвардейским имуществом (тем, которое нельзя было растащить), вырезал мелкие гарнизоны белых и с таким трудом сформированную местную власть.

Деникину вновь пришлось бросать на Махно корпус Слащева (приданный Шиллингу), усиленный Терской и Чеченской дивизиями, конной бригадой, тремя пехотными полками и тремя запасными батальонами. Дело нешуточное — у батьки в тачанках периодически сидели от 15 до 100 тысяч повстанцев (кто там точно их считал). Плюс поддержка населения по всему огромному краю — крестьян защищал, мародерство пресекал, еврейских погромов не допускал. В Пятихатках (под Харьковом) махновцы ворвались на железнодорожный вокзал и из пулеметов через окна посекли всех, кто находился внутри. Без разбора — офицеры, раненые, сестры милосердия, чиновники, обыватели, просто пассажиры.

Месяц Слащев гонялся за Махно, пока не прижал его к Днепру и жестоко посек конницей. Батька ускользнул, но и с ослабленными силами сумел взять Екатеринослав. Сам отчаянный партизан с «волчьим» опытом отряда Шкуро генерал Слащев не отцепился, тоже пересел на тачанки, настиг Махно в Екатеринославе и пошел в штыки. Разбитый наголову Махно ушел, но вскоре вновь всплыл в родных местах.

Кроме него, головную боль на Киевщине Деникину доставлял сельский учитель из малоросского Триполья эсер Даниил Терпило, больше известный, как «атаман Зеленый» (погиб в бою с белыми у Канева). На Черниговщине буйствовал отряд «Курень смерти» 22-летнего «батьки» Евгения Ангела (поручик царской армии, расстрелян красными).

У себя в уездах верховодили мелкие «батьки» Шуба, Волы-нец, Струх, Соколовский, Палий, Божко и пр. Украина полыхала. Слащев просто сбивался с ног, не успевая усмирять уезды плетью и петлей.

Причем все эти карательные действия достаточно крупного отряда Слащева происходили тогда, когда его конница более всего нужна была под Орлом и Воронежем. Останься она там, подопри Кутепова и Шкуро, кто знает, как бы повернулся «московский поход». Не исключено, что зимовали бы белые не на Нижнем Дону, а на Оке.

А пока ситуация напоминала пресловутый тришкин кафтан, когда сбившиеся с ног белые не знали, какую дыру в тылу и на фронте затыкать. Ситуация же принимала крайне угрожающий характер.

Троцкий сумел вовремя перебросить с Востока наиболее боеспособные свои дивизии, с Западного фронта из-за «политической» пассивности поляков были высвобождены свыше 43 тысяч красных бойцов. И к началу октября Южный и Юго-Восточный фронты могли выставить против Деникина соответственно 90 и 50 тысяч штыков и сабель при двух мощных группировках у Орла и Воронежа. К началу наступления им удалось подтянуть еще пять пехотных и одну кавалерийскую дивизию (20 тысяч).

Против них, по данным Ставки ВСЮР, располагались: