100 великих литературных героев - Виктор Еремин

«Теркин на том свете» замкнул богоискательское кольцо Великой русской литературы. Начиналась она с отчаянной борьбы Н.В. Гоголя против беса стяжательства Чичикова, собиравшего воинство мертвых душ по бескрайним просторам великой России, а завершилась она в поэме А.Т. Твардовского сотворенным Чичиковым «раем» для мертвых душ, в котором живым душам нет места! Василий Теркин стал последним в создававшемся более ста лет ряду обобщающих героев-гигантов Великой русской литературы. Следом за ним никого более нет, поскольку окончательно возобладала литература малых удач, жалкого мельчания и постепенной деградации. Литературные герои вымирали вместе с личностями в литературной среде.

«Теркин на том свете» стал сигналом тревоги, предупреждавшим народ о начале генерального наступления мертвецов на мир живых. Схватка обострилась начиная с 1986 г. Кремлевскую бюрократию более не устраивало положение, когда с потерей места в Кремле она одновременно теряла доступ ко всем благам, когда власть и состояние нельзя было передавать прямо по наследству. Мертвые души стяжателей захватили практически все определяющие посты в обществе и ринулись в бой за частную собственность и право личного наследования национальных богатств. Переворот произошел в 1991 г., а в начале октября 1993 г. в Москве было потоплено в крови стихийное национально-освободительное восстание советского народа против бюрократии, после чего наступила эпоха криминально-бюрократического рая. Началась кампания опорочивания советского народа и главных принципов его существования: бескорыстия, патриотизма и товарищества.

Но очень скоро выяснилось, что захватить богатства и власть мертвые души могут, да защитить награбленное от таких же мертвых душ со всего мира они не в состоянии. И к собственному ужасу им пришлось воззвать к единственной силе в мире, способной противостоять врагу, – советскому народу. Вряд ли открою секрет, если скажу, что вторая чеченская война была остановлена советским народом, что преступления грузинских нацистов 2008 г. в Южной Осетии были пресечены советским народом. Не российским, не русским, которые были преданы царской бюрократией еще в начале XX в., но не погибли, а благодаря народным героям, подобным Василию Теркину, возродились в более высокой, более духовно чистой и масштабной ипостаси – советским народом. И возврата к прежнему нет. А игрища с российской дореволюционной историей, которые устраивают нынче обслуживающие бюрократический капитал интеллигенты, есть всего лишь безграмотное заискивание перед советским народом, имеющее целью убедить в справедливости его ограбления и в обязанности защищать награбленное бюрократией от заграничных чужаков.

Долго такое положение вещей существовать не может. Это предсказал в свое время В.Г. Белинский (по воспоминаниям А.Я. Панаевой): «А я не верю в возможность человеческих отношений раба с рабовладельцем. Рабство – бесчеловечная и безобразная вещь и имеет такое развращающее влияние на людей, что смешно слушать тех, кто идеальничает, стоя лицом к лицу с ним. Этот злокачественный нарыв поглощает все лучшие силы России. И поверьте мне, как ни невежествен народ, но он отлично понимает, что прекратить страдания можно, только вскрыв этот нарыв. Конечно, наши внуки или правнуки будут свидетелями, как исчезнет нарыв, или сам народ грубо проткнет его, или умелая рука сделает эту операцию. И когда это свершится, мои кости в земле от радости зашевелятся!»[327]

История повторяется, только в пошлом виде демократии, прикрытой фиговым листом свобод – позорнейшего из всех видов рабства, разоблаченного еще Ф.М. Достоевским. И бюрократический капитал будет торжествовать до того дня, когда активно идущий сейчас скрытый процесс самоидентификации (узнавания себя вопреки бесконечному двадцатилетнему артобстрелу пропаганды ницшеанской интеллигенции) советского народа примет качественный необратимый характер. Духовным гарантом этому, неодолимым источником такой самоидентификации и пророком будущего выступает Василий Теркин – советский русский солдат, сын великого народа-победителя.

В поэме описаны испытания, через которые предстояло пройти Василию Теркину, когда он сбежал из бюрократического «рая» на Родину. Он в последнее мгновение вскочил на заднюю платформу последнего уходящего поезда, он прошел через пекло огромной войны, он под бомбами вновь разбирал горячий щебень руин и преодолевал зыбучие пески, он выживал в лютый мороз и в годину, когда «глоток воды дороже жизни, может, был самой».

Но вела, вела солдатаСила жизни – наш ходатайИ заступник всех верней, —Жизни бренной, небогатойЗолотым запасом дней.

Как там смерть ни билась круто,Переменчива борьба,Час настал из долгих суток,И настала та минута —Дотащился до столба.

До границы.

Худшее впереди, но за доверчивость и лень надо платить втридорога. Защитников же у советского народа литература называет лишь двоих: Василий Теркин да Павел Корчагин. Больше и надеяться-то не на кого. Но этим все по плечу, а вместе с ними и советскому народу – единственному на земле бывшего СССР носителю духовных высот бескорыстия, патриотизма и товарищества!

Иван

В нашем обществе создана огромная, небывалая в истории по своему количеству литература, посвященная единственной, но такой необъятной теме – Великой Отечественной войне. В течение почти семидесяти лет написаны произведения всех жанров. Есть здесь и грандиозные многотомные романы-эпопеи и малюсенькие рассказики для детей, есть патетические возвышенные поэмы и шуточные стихи-частушки, есть светло-искренние исповеди о пережитом участников событий, но есть и интеллигентские выдумки о том, чего авторы никогда не знали, но где-то об этом слышали, а чаще сами высосали из пальца в назидание публике. Есть, к сожалению, и талантливые произведения неумных авторов, претендующие на истину о войне в последней инстанции – в ранг правды они возвели грязь и подлость бюрократов, жлобов и обывателей, которые затмили для таких писателей высшую правду народной трагедии и подвига. Бог и павшие им судья.

А еще есть три произведения, стоящие особняком в нашей литературе, как бы в стороне. Можно было бы сказать, что они выше, значительнее других, да неверно будет сказано. Это произведения о столь глубинной правде именно Великой Отечественной войны, о мистической сущности происходивших и ныне происходящих событий, что никто не имеет права допускать в их отношении каких бы то ни было сравнений.

Прежде всего это великое стихотворение А.Т. Твардовского «Я убит подо Ржевом». Когда Твардовский писал его в 1946 г., история войны только складывалась. Сегодня все чаще высказывается мнение, что борьба за Ржев была центральной битвой Второй мировой войны.[328] Длилась она более года – с января 1942 г. по март 1943 г., причем в самом начале ее Гитлер пророчески провозгласил: «Ржев – ворота Берлина». В этой битве погибло несколько сот тысяч человек (хотя поговаривают о миллионах), она сковывала в течение всего времени одну шестую часть немецких войск на Восточном фронте. В мистическом же понимании именно над священной Ржевской землей шла тогда великая брань между небесным воинством и полчищами адских сил. Именно в этой битве складывалось духовное превосходство нашего народа над захватчиками и решалась судьба Победы. Добровольное оставление фашистами Ржева 3 марта 1943 г. знаменовало признание врагом этого превосходства за четыре месяца до Курской битвы.

В своем мистическом стихотворении (В.В. Кожинов назвал его лирической поэмой) Твардовский воззвал от имени погибших к оставшимся в живых и их потомкам: хранить Отечество и Победу, доставшуюся нашим предкам в самой великой, в самой кровавой – огненной и духовной одновременно – войне в истории человечества. А иначе быть всем нам проклятыми в веках:

Ибо мертвых проклятье —Эта кара страшна.Это грозное правоНам навеки дано, —И за нами оно —Это горькое право.

В 1946 г. никому и в голову не могло прийти, что настанут страшные дни предательства павших дедов их алчущими богатств потомками и это проклятие будет обрушено на головы всех нас. Но вот пришли роковые 1990-е – и сегодня мы живем в стране проклятых и отмолить нас никто не в силах. Это не пафос, это реальность, которую надо понимать, не сетовать на уже сотворенное, не отрицать очевидное, а искать пути спасения каждому для себя, но не для всех – через собственную душу, как завещали гении русской литературы – богоискатели. Грядущие же кары все мы заслужили каждым днем нашей нынешней жизни: смирись, алчный человек, перед грядущими временами расплаты.

Не менее тяжкое предупреждение потомкам – духовное стихотворение-поэма Михаила Васильевича Исаковского (1900–1973) «Враги сожгли родную хату». Писатель Александр Степанович Старостин незадолго до кончины рассуждал об ужасающем изменении смысла этого стихотворения, указывая на то, что изменение это было изначально заложено свыше: «Великая Отечественная война – война вечная. Тем она и отличается от всего, что было прежде нее. Души загубленных тогда не канули в Лету, они ежесекундно смотрят на нас с небес и всякий раз вопрошают: за что? За что загублена семья этого солдата? За что переломана его судьба? Ответ нынешних россиян один: за то, чтобы ныне группка вовремя сориентировавшихся пройдох жировала на созданные общим трудом народа богатства; чтобы проститутки при политике на награбленные деньги могли круглыми сутками свободно демонстрировать с телеэкранов свое умение трепаться обо всем и ни о чем; чтобы разбежавшиеся из тюрем и лагерей недавние уголовники вкупе с бывшими партийно-государственными бонзами благоденствовали за счет жизней и страданий таких вот солдат – миллионов и миллионов таких солдат, транжиря национальные богатства для собственного удовольствия; чтобы интеллигентские служки новых хозяев жизни им в угоду под приправой свободы слова поливали грязью жизнь и плоды трудов этих солдат! И все это они называют Россией, всеми возможными изощрениями гадят в ее историю и призывают дружно беречь только полезное им Отечество… Не дождутся! Стихотворение Исаковского веще отвергает все это от России. “Враги сожгли родную хату” – высший акт ненависти и презрения погибших к ныне на нашей земле жирующим! Ибо души убиенных – живые, а души этих – мертвые души. Господи, да свершится кара твоя!» Конечно, Старостин был жесткий человек, но вопрос небес, им услышанный, от этого не становится менее значимым для каждого из нас в XXI столетии: за что претерпели павшие миллионы? Неужели за то, что мы видим ныне повсеместно? Неужто, как говорил Достоевский, за право кучки беззаконных миллионеров делать что угодно с миллионами ограбленных?