Забытый легион - Бен Кейн

Парфяне сразу отобрали все штандарты легионов и подразделений — одухотворяющие символы могущества — и заставили воинов сложить оружие. Тех, кто медлил, пристреливали на месте. Бренн с сожалением расстался с мечом, а вот этруск, не задумываясь, бросил наземь свою секиру. Ромул вскоре понял, почему он был так спокоен: часть лучников спешилась и принялась охапками увязывать оружие. Гладиусы и немногочисленные копья грузили на верблюдов. Оружию предстояло отправиться вместе с пленниками; это доказывало, что их участь уже была предрешена. Тарквиний явно рассчитывал вновь заполучить свой топор. И это возродило в Ромуле надежду.

Но чуть ли не половина солдат, участвовавших в последней битве, полегла у подножия гигантского бархана. Уцелевшие — около десяти тысяч легионеров и наемников — стали пленниками. У побежденных и униженных солдат остались только одежда и доспехи. Теперь же их, безоружных, победители ловко связывали веревками за шеи друг с другом.

Длинной, бесконечно жалкой цепью они поплелись на юг, к Селевкии. Ромул не оглядывался на место побоища.

Там стремительно опускались на песок сотни стервятников.

Глава XXVII

КРАСС

Селевкия, столица Парфянской империи, лето 53 г. до н. э.

Жизнь в круглом загоне, куда заточили Ромула и еще несколько сотен солдат, стала для них чуть ли не привычной. Сделанные из толстых бревен стены тюрьмы, расположенной подле громадной арки городских ворот, были вдвое выше роста Бренна. Люди сидели на убитой до каменной твердости голой земле, народу было столько, что не всегда удавалось вытянуть ноги. Среди пленников ходили разговоры, что и остальных бывших соратников содержат в таких же загонах, разбросанных вокруг Селевкии. Парфяне не собирались позволять римлянам, даже безоружным, собираться слишком уж большими группами.

На фоне новых страданий Карры и кошмарный переход на юг превратились в отдаленные воспоминания. Холодные ночи сменялись изнурительно жаркими днями, все меньше сочувствия оставалось к раненым. Над головами не было никакой крыши. В темноте римские солдаты жались друг к другу, а днем жарились на солнце. Почти всех офицеров куда-то увели, оставили только нескольких самых младших командиров, которых обязали поддерживать порядок.

Тарквиний, похоже, не слишком переживал по поводу будущего. Из остальных никто даже не мог предположить, какая судьба их ожидает. До поры до времени их щадили, но все же казалось, что рано или поздно парфяне всех казнят. Каждый мучился от стыда за то, что тысячи трупов товарищей были брошены гнить в пустыне. По римским обычаям, погибших нужно было провожать с почетом и пышными церемониями. Обычно лишь преступников оставляли без погребения; Ромул без труда мог вспомнить тошнотворный запах, исходивший из ям на восточном склоне Эсквилинского холма. Одни лишь боги ведали, что сейчас представляли собой окрестности Карр.

Пленников кормили очень скудно, только чтобы поддержать жизнь. Всякий раз, когда в ограде появлялись охранники, чтобы поставить еду на землю, там воцарялся хаос. Люди, словно дикие звери, дрались за сухие корки и затхлую воду. Лишь благодаря все возраставшему авторитету Тарквиния его друзья вообще имели возможность есть и пить. Этруск неустанно возился с ранеными, промывал им раны и прикладывал какие-то травки из кожаного кошеля, который он каким-то немыслимым образом сберег от победителей. Ромул постоянно помогал ему в этом. Постепенно уверовавшие в мистическое дарование этруска солдаты зауважали его еще сильнее и даже откладывали для него пищу. Такой человек, как этот гаруспик, надеялись они, способен помочь им выбраться даже из того немыслимого ужаса, в котором они оказались.

Многих раненых постепенно доканывал недостаток воды. Парфяне убирали начинавшие вздуваться трупы, лишь если римляне подносили их к самым воротам. Чтобы уберечь близлежащий город от заразы, стражники устроили огромный костер, который приходилось поддерживать постоянно, — иначе они не смогли бы сжечь столько трупов. По ночам его мятущийся свет озарял осунувшиеся от голода лица. Все вокруг пропиталось смрадом горящей плоти, и от этого людям становилось еще тяжелее.

— Лучше бы эти мерзавцы казнили нас! — вспылил на рассвете двенадцатого дня Ромул. — Еще неделя-другая, и со всеми нами будет то же самое.

На земле лежало полтора десятка умерших легионеров.

— Терпение, — посоветовал Тарквиний. — Я уловил движение воздуха. Скоро мы что-то узнаем.

Ромул неуверенно кивнул. А вот Феликса вид умерших товарищей привел в бешенство.

— Мне бы хоть какое оружие! — воскликнул он и уперся руками в бревна.

Страж заметил поведение низкорослого галла и выразительно погрозил копьем: мол, отойди и успокойся.

— Уймись! — прошипел Бренн. Он-то был согласен ждать столько, сколько сочтет нужным Тарквиний. — Ты же не хочешь кончить как тот легионер.

Раздувшееся на жаре человеческое тело, висевшее на столбе с перекладиной неподалеку от загона, в котором содержали пленных, служило жестоким примером парфянской дисциплины. Двумя днями раньше ветеран шестого легиона, могучий мужчина, плюнул на ногу стражнику. Его сразу же выволокли наружу и распяли на кресте.

Ступни ног и руки ему пробили толстыми железными гвоздями, так что от страшной боли он не мог ни стоять, ни висеть. Тщетно пытаясь выбрать менее мучительное положение, он отчаянно дергался на кресте. Вскоре его воля иссякла, и он начал орать. Жестокое представление продолжалось несколько часов. Потом, решив, что пленники твердо усвоили урок, кто-то из стражников походя, ударом копья, прекратил его страдания. Труп же оставили на кресте в качестве наглядного примера.

Феликс сел на землю.

Копьеносец продолжил свой обход вокруг ограды.

— Мы еще живы, а это значит, что они что-то затевают, — сказал этруск.

— Публичную казнь, — прорычал Феликс. — Галлы поступили бы именно так.

— Только не с простыми солдатами.

Ромула его слова все же не убедили.

— В Риме мы окончили бы жизнь на арене. Неужели эти дикари чем-то лучше наших?

— У них нет ни гладиаторов, ни звериных боев. Мы же не в Италии, — веско произнес Тарквиний. — Слышите?

Гонги и барабаны парфян гремели с самого рассвета. Шум народного ликования почти не смолкал с того дня, когда их пригнали под стены Селевкии, но сегодня звуки были другими. Они становились все громче и казались какими-то зловещими. По мере того как солнце поднималось в ясное голубое небо, жара быстро усиливалась. Обливающиеся потом солдаты начали тревожиться.