Даже если всему придет конец - Йенс Лильестранд

Сначала я ощущаю прохладу. После стольких недель липкой душной жары подвальная прохлада кажется почти неприятно резкой. А потом запах земли и глины, старой картошки и чего-то сладкого, вроде яблок, а из-под него проступает запах грязи, ржавчины, старения.

Я иду следом за Линнеей, и первое, что вижу чуть дальше по проходу, где мягкий трепещущий свет пробивает тьму, – тюбики зубной пасты. В небольшом чемоданчике, таком, на колесиках, он лежит раскрытый на засранном полу, а под белыми тюбиками с красными и синими логотипами виднеются упаковки презервативов и бутылки с шампунем и кондиционером, духи, дезодоранты, а в другой половине раскрытого чемодана – маленькие белые упаковки, я понимаю, что это лекарства, рядом с чемоданом целая гора косметичек, несессеров, пластиковых пакетов и одна сумочка «Луи Виттон».

Линнея тянется к свету, и по ее спине видно, как она слегка расслабляется, она машет, подавая мне знак подойти поближе. Я осторожно приближаюсь, и передо мной раскрывается пространство комнаты, здесь несколько чемоданов, в одном свалены мобильники, в другом – ноутбуки и планшеты, третий наполнен коробочками со снюсом и пачками сигарет. Вдоль стены полки консервов и стеклянных банок с вареньем или чем-то вроде того, но несколько полок освободили, и теперь на них рядами выставлены бутылки крепкого алкоголя и вина, рядом стоит несколько канистр бензина, а еще посуда, бокалы, несколько картин, пара дамских сумочек, чуть дальше в углу – две сумки для гольфа с кучей клюшек, а вплотную – огромный сундук с какой-то бесформенной горой пластика, прикрытой дерюгой всех оттенков серого и черного, из-под ткани на свету поблескивает металлом застежка, и у меня внутри все сжимается, когда я понимаю, что это детские автокресла.

Он сидит по центру, в старом протертом кресле, лицо наполовину отвернуто от нас, он смотрит в пол. В черной спортивной сумке лежат наушники всевозможных фирм и расцветок, на голове у него новехонькие Bose QuietComfort, раскрашенные под зебру, он улыбается звукам и медленно раскачивается, продолжая рыться в сумке, музыка у него на такой громкости, что звуки прорываются наружу, хотя по идее эти наушники должны полностью их изолировать. На полу рядом с креслом стоит подсвечник, такой как выставляют на Рождество, от него исходит теплый, по-домашнему уютный свет.

Я чувствую чью-то руку у себя на плече. Пума. Он вопросительно смотрит на меня, как бы спрашивая: «Это он?» – и я киваю в ответ.

Дальше все происходит за какую-то пару мгновений, лишь судорожно вдохнув несколько раз, мне удается составить цельную картину из криков, ударов и взмахов рук, и я хотя бы примерно начинаю понимать, как все происходило, когда они вошли, опрокинули кресло с ним, и, раньше чем он успел среагировать, Линнея отдавила ему пальцы, так что парень завопил и инстинктивно перевернулся на живот, чтобы сжаться, тогда на него всем своим весом насел Пума, прижал голову к грязному полу, стащил наушник с одного уха, наклонился и прошипел: «Пасть попридержи, мы просто кой-чего перетереть хотим».

Ни капли не думая, я делаю несколько шагов вдоль стены, огибаю всхлипывающего, тяжело дышащего, бессильно скорчившегося на полу парня и вытаскиваю из сумки одну клюшку, я раньше играла только в мини-гольф, эта клюшка гораздо тяжелее, железная головка, по ощущениям, тянет на несколько тонн, я грохаю ею об пол всего в нескольких сантиметрах от лица перепуганного мальчишки, встаю, опираясь на клюшку, и гляжу на него; я не испытываю ни ненависти, ни страха, осталось только чувство омерзения и ощущение нелепости происходящего.

– Ты дал мне сегодня вот эту вещь, – говорю я, демонстрируя ему солнечные очки. – Они весьма необычные.

Я опускаюсь на корточки, мое колено почти касается его плеча.

– Но я видела очень похожие пару дней назад. На одной женщине. И мне интересно, не знаешь ли ты, где она.

Он отвечает пискляво, как будто у него вот прямо сейчас стал резко ломаться голос:

– Я их нашел.

Я вздыхаю:

– Как это нашел? Винтажные очки в лесу валялись, их выкинули?

– Их кто-то забыл в туалете. На бензоколонке.

На секунду меня окатывает волна облегчения: бензоколонка, точное место, камеры наблюдения, вышки сотовой связи, данные с кассового аппарата, я доберусь до него, у меня все получится, я это сделала, а потом я вдруг вижу, как парень резко вздрагивает, начинает вопить, ему что-то капает на лицо, я смотрю вверх, Линнея склонилась со свечой и поворачивает ее так, чтобы воск стекал ему на лицо, волосы, глаза. Парень снова визжит и, высвободив руку, пытается с воем вытереться, а воск все продолжает капать ему на волосы и затылок. Я устало взглядываю на Линнею, она пожимает плечами и выправляет свечу, так что воск перестает течь на него.

– Ты врешь, – хладнокровно произносит она. – Ты их украл. Так же как и все остальное в этой комнате. Расскажи, и мы уйдем.

Парень неразборчиво мямлит что-то, и я прошу его повторить.

– Машины, – жалобно скулит он. – Я забираю только вещи из машин.

– Каких машин?

– Из машин людей, которые пытаются свалить отсюда. И застревают где-нибудь, когда пробка образуется или… кто-то сталкивается с кем-то, или бензин на исходе, или еще что. Они просто бросают машины и уходят. Иногда даже не запирают.

Я искоса бросаю взгляд на Линнею, она одобрительно кивает.

– Это была белая «Тойота», – говорю я. – Семья с детьми. В багажнике полно барахла.

Парень в кепке с Нью-Йорком – я до сих пор мысленно называю его так, хотя никакой кепки на нем сейчас нет, – ерзает, лежа на полу.

– В Йоханнисхольме, – наконец произносит он. – У кемпинга. Там было много машин, они все в Реттвик ехали, но спасатели перенаправили их через Карлстад.

– Почему они остановились?

– Дерево, – отвечает он. – На дорогу дерево упало.

– А детей ты видел?

– Я ничего не видел, – торопливо произносит он, – когда я пришел, там никого уже не было, а машина стояла незапертая.

Снова в ход идет свеча, капли падают на шею, щеки, кажется, Линнея пытается попасть ему в ухо, он истошно орет, я больше не в силах это выдержать и подаю ей знак прекратить.

– Ты стоял там, притаившись, – спокойно говорит Линнея после того, как крики стихают. – Ты ведь так делаешь. Прячешься и смотришь, хочешь убедиться, что они точно ушли, а потом пробираешься к машине. Кивни, если я права.

Парень медленно кивает, по щекам текут слезы.

– Продолжай.

– У него колесо застряло. Они испугались дыма, горело в нескольких километрах от них. Так что пошли пешком. Двое взрослых и