Том 2. Лорд Тилбери и другие - Пэлем Вудхауз

— А прыгните — огрею!

— Что?!

— По голове. Вот этим стулом.

— Не посмеете!

— Еще как посмею!

— А я подам в суд за нападение.

— А я вас в тюрьму упеку за вторжение в чужой дом.

За этой репликой наступила тишина. Сэр Бакстон, видимо, растерялся.

— Это с какой же стати?

— Я законы знаю. Пароход — все равно что дом. Вломитесь сюда — значит, вы взломщик.

— В жизни не слыхал такой чепухи… Пароход-то мой!

— Прям, сейчас! Мой. Я — арендатор. Так что поосторожнее, а то огрею!

Дуэль двух интеллектов завершилась. В смелости сэр Бакстон не уступал льву и, конечно, не из страха перед стулом решил сдаться, оставив поле боя за врагом.

Сразили его юридические осложнения. Не убоявшись врага в сверкающих доспехах, он, как все почтенные британцы, спасовал перед законом. Чем навлекать на себя преследования и возмещение ущерба, сэр Бакстон предпочел вложить хлыст в ножны.

Подобно многим баронетам, потерпевшим поражение в романах и драмах прошлого века, он утешал себя мыслью, что день его еще наступит. Или не утешал. Но отступил, задумчиво сшибая луговые цветы кончиком хлыста, которому намеревался найти лучшее применение. А Булпит, разгоряченный моральной победой, опустил стул и открыл дверь салона.

— Ушел, — сообщил он, догадавшись, что именно по этому пункту его гость ждет сообщений. — Да-с, сэр. Достало ума отступить.

Булпит рассматривал Адриана не просто с добротой, а с искренним восхищением. Не зная, какие мотивы пригнали того в опасную зону, он предположил, что это — непобедимая тяга к Джин, и одобрил его. Сентиментального клейщика умиляла мысль о нищем поклоннике, готовом на риск ради встречи с возлюбленной. Адриан предстал перед ним в образе Ромео.

Угадывая, что героя еще немного трясет, Булпит направился к шкафу, достал бутылку и, прежде чем приступить к расспросам, налил щедрую порцию. Пока Адриан, захлебываясь, глотал вино, он осведомился:

— Как это вас угораздило нарваться на милорда?

Адриан вкратце пересказал сцену в саду. Булпит покачал головой. Восхищаясь мужеством собеседника, он осуждал его опрометчивость.

— Зря вы вот так, в открытую. Могли бы сообразить, что наш милорд прознает и пустится на охоту. Шпионы у него так и кишат всюду. Ладно, теперь все в порядке. Тут ему вас не достать. Слыхали нашу перебранку? Так вот, я это всерьез. Попробовал бы он прыгнуть. Точно огрел бы, да-с, сэр! Дрались мы и стульями. И бутылками, — заключил Булпит, и глаза его подернулись дымкой при воспоминании о золотых денечках.

Адриан вспомнил, что еще не поблагодарил своего спасителя, но тот небрежно отмахнулся.

— А, ерунда! Я же сказал нашей Джин, я — за тебя. Это она меня просветила насчет твоих неприятностей. Видел, видел, как ты ее целовал. Она и сказала мне, что собирается за тебя замуж. Я — ее дядя.

Глаза у Адриана округлились. Снадобье, которого он хлебнул, оказалось крепким, и он не был уверен, точно ли расслышал.

— Дядя, из Америки. Матери брат. Наверное, удивляешься, чего я тут, на судне, а не живу в ихнем доме. Понимаешь, у нас… это…. трения. Позже объясню. Не хотят они меня привечать. Еще хлебнешь?

— Нет, спасибо.

— Точно?

— Нет, нет, правда. Спасибо.

— Ладно, все равно больше нету. Последняя бутылка была. Да, Имоджин призналась, что ты ее ухажер. А потом я подслушал, как один парень тебе рассказывал, что наш милорд гоняется за тобой с хлыстом. Так что все факты мне известны. Племянница у меня — высший сорт. Кто ей нравится, тот мне друг. Живи тут, сколько влезет.

— Очень любезно с вашей стороны.

— Ладно, ладно. Я — за тебя. Это надо же, не побоялся приехать, только бы с ней повидаться! Знал ведь, как опасно…

Адриан смекнул, что надо подыграть. Гостеприимство свое Булпит предлагает нареченному Джин. Стоит ему догадаться, что надо бы добавить «бывший», и вход в убежище закрыт. А уходить нельзя, пока не повидался с Табби.

— Ну, что вы! — скромно отозвался он.

— Сказано, шик-блеск! Ладно, я тебя оставлю. Надо в гостиницу заглянуть, повидать кой-кого. Располагайся как дома. Я сейчас.

16

Сладостный день уже клонился к прохладе, когда Булпит добрался до «Гусака и Гусыни». Вошел он в общий бар и порадовался, что там пусто, только блондинка за стойкой изображает сенбернара для истомленных жаждой обитателей. Ради нее он сюда и явился.

Блондинка приветствовала его любезной улыбкой. Племянница Дж. Б. Аттуотера, жившего в Лондоне, она была послана сюда с наказом угождать хозяину, богачу в их семье, но сразу всей душой невзлюбила эту глухомань, как она же и выражалась. Развлекаться в Уолсингфорд Парве было негде и не с кем. Публика, состоящая из достойных селян, сообщала ей, что денек распрекрасный, и впадала в задумчивый транс, длящийся от десяти минут до получаса. Булпит был ярким лучом в ее скучной жизни.

За тридцать лет, проведенных в шутливых перепалках с официантами от Мейна до Калифорнии, технику общения с ними он отточил до филигранности, и тотчас же стал фаворитом временной барменши «Гусака и Гусыни».

— Как обычно, мистер Булпит? — весело осведомилась она.

— Ага. Смотрите-ка, да у вас новая прическа!

— Надо ж, заметили! Нравится?

— Отпад! Прямо Грета Гарбо![82]

— Ой, честно?

— Да провалиться мне!

— В Лондоне ребята говорили, я похожа на Мирну Лой.[83]

— Ну, что-то есть… А еще на Джинджер Роджерс.[84] Спичек не найдется?

— Вот, пожалуйста.

— Покажу тебе один фокус.

К величайшему ее удовольствию, он проделал три, создав таким образом атмосферу истинной сердечности. После этого он посидел молча, потягивая пиво.

— У нас сегодня та-а-кое было! — сообщила мисс Аттуотер. — Сама не видела, вот уж не везет! Мирти рассказывала. Та, с аденоидами.

— А что такое?

— Не знаю, с чего все заварилось, но вроде б сэр Бакстон гонялся тут за одним по всему саду.

— Ну да!

— А я Мирти и говорю: «Слава те, Господи, у вас хоть когда развлечешься! Нет, такой дыры…» А вам, мистер Булпит, не скучно?

— Доживешь до моих лет, сама покой полюбишь.

— Ну уж, какие ваши годы!

— Да вот, сто четыре стукнуло. А вообще-то не спорю, заскучал бы, будь я поздоровее.

— Ну! Ох, у вас и приключений было!

— Это верно.

— Почище этого, Генриха.[85] Ну, еще при самом Вильгельме[86] жил.

Булпит, который, живо общаясь с барменшей, все прикидывал, как бы половчее подступиться к цели, понял, что вот они, ключевые фразы. Напустив задумчивости, он хихикнул.

— А чего?

— Да так, вспомнилась одна шутка.

— Ой, а что?

— Да ну, так…

— Нет, а все-таки?

— Тебе-то не понравится, — неуверенно заметил Булпит. — Розыгрыш у нас такой был. Их не все любят.

— Это как? Выставить кого дураком?

— Да, вроде этого.

— А какой?

— Ну, мы так делали… — начал Булпит.

История, которую он поведал, была длинной, невнятной (многие, пожалуй, сочли бы, что действующих лиц, которые, по заверениям Булпита, просто катались от хохота, насмешить чересчур легко), но у его слушательницы прошла на «ура». Племянница Дж. Б. Аттуотера забавлялась от души.

— Ой! Ой, не могу! Ой, надо же! Ой! — захлебывалась она.

— Ну! Чего только не бывало. Вот оглянешься и думаешь: смеху-то было! Вагон. Сбилась у нас теплая компашка, оттого и шутки эти получались. Как говорится, все за одного и один за всех. Прям Три Мушкетера. Да, частенько я жалею, что нет моей старой компашки. Э-эх! Послушай-ка, кстати, в Уолсингфорд Холле живет у меня дружок, с ним я хоть сейчас выкину шикарную хохму. Но как? Один? Нет, не выйдет. Тут нужна девица.

— А какая?

— Да любая. Лишь бы говорить умела.

— В смысле — не дура чтоб?

— Нет, в буквальном смысле. Немая… хе-хе… не подойдет/ Мне надо, чтобы она поговорила с ним по телефону.

— А я? Подойду?

Булпит поставил кружку.

— Надо же! Про тебя-то я и не подумал! — гладко соврал он. — Послушай, а ведь это идея! Конечно, подойдешь! Да и сама поразвлечешься. Ты ведь тут скучаешь?

— А что сказать-то?

— Я тебе все запишу. Это мой дружок, его Ванрингэм зовут…

— А, знаю! Который у нас жил?

— Нет, нет! То его брат. Смотри, не напутай. Этот — Т. П. Ванрингэм.

— Понятно.

— Втемяшилось ему, что все… хе-хе… девицы от него так и мрут. А я вот чего надумал, розыгрыш такой. Звонишь ты ему по телефону и назначаешь свидание… Какое ж местечко подобрать?.. А, знаю! Скажем, второй камень по Уолсингфордской дороге! Ну, этот, где мили написаны. А я спрячусь за кустами. Кусты нам во как нужны!

— А зачем?

— Спрячусь, а потом выпрыгну. Значит так, ты ему не говоришь, кто ты. Такая это незнакомка, влюбилась по самые ноздри. Назначаешь свидание у второго камня. Он обрадуется, расхорохорится, прискачет — фу-ты, ну-ты, а тут вместо незнакомки — я. Как выскочу, как заору: «Пожалте бриться!» Вот-то хохоту!