Война Чарли Уилсона - Джордж Крайл

Некая мощная сила всколыхнулась в душе Чарли Уилсона в тот момент, когда он стоял на залитой солнцем площадке — высокий, загорелый, с афганскими равнинами на заднем плане и Хайберским кряжем вокруг него. Теперь он обращался ко всей Америке. С его точки зрения более важная статистика заключалась в том, что сто тысяч советских солдат по-прежнему находились в Афганистане, а три миллиона афганцев ютились в лагерях беженцев в Пакистане, и никто не знал, сколько людей умерло от насилия, нищеты, голода и холода. Его речь звучала почти угрожающе:

— Никто не может радоваться той боли, которую здесь испытал двадцатилетний паренек из Ленинграда. Никто не радуется его смерти, потому что он не имел к этой войне никакого отношения… Но, Гарри, в моем округе было сто сорок семь похорон, — добавил он, имея в виду своих избирателей, погибших во Вьетнаме. — Сто шестьдесят семь ребят из Восточного Техаса погибли в моем маленьком избирательном округе. Они тоже не имели ничего общего с теми, кто развязал войну! Я рад, что мы отплатили русским их же монетой, и думаю, большинство американцев разделяют мое мнение. Советский режим должен был получить урок и получает его даже сейчас, когда мы говорим с вами. Теперь они окапываются перед последним боем, но им суждено проиграть, и мне это нравится!

Последние слова были произнесены с такой ветхозаветной пылкостью, что Чарли напоминал моджахеда, разглагольствующего о возмездии для неверных. Ни один американский политик уже двадцать лет не говорил ничего подобного. Патриотическое рвение времен холодной войны настолько устарело, что звучало как откровение. Оно не имело ничего общего с текущей доктриной зарубежной политики США, которая призывала к сдерживанию коммунизма без крупных побед или поражений. Уилсон представил новую концепцию. Это была не Корея с тридцатью тысячами американцев, погибших за демаркационную линию, которая в конце концов осталась на том же месте. Это был не Вьетнам, не залив Свиней и не кошмарная ситуация с ядерным противостоянием на Кубе. Но самое главное — это была не опрометчивая и плохо организованная тайная война в Никарагуа, которая закончилась скандалом. Это была победа, и Уилсон не проявлял христианского милосердия к поверженному противнику.

Миллионы зрителей, впоследствии посмотревших фильм, не имели представления о том, как глубоко Америка завязла в Афганистане, и лишь немногие слышали о конгрессмене Чарли Уилсоне. Для тех, кто слышал его слова, произнесенные перед камерой на Хайберском перевале, Уилсон должен был выглядеть как карикатурный персонаж из фильмов о Джоне Уэйне, жаждущий коммунистической крови.

Но Чарли не смог бы расшевелить нацию такими черно-белыми аналогиями. Его побуждения и движущие силы имели гораздо более глубокую причину. Центральное место в его жизни занимала старомодная вера в миссию своей страны, в духе фразы президента Кеннеди «платить любую цену, вынести любую ношу» или афганского лозунга «живи свободно или умри как собака». Эти голоса юный Чарли слышал по радио в Тринити, когда Черчилль обращался к соотечественникам во время битвы за Британию, а Рузвельт поднимал американцев на борьбу с нацизмом. Мать с детства учила его защищать угнетенных, поэтому он не мог пройти мимо беженцев, дрожавших в палатках, и храбрых воинов, бессильных в борьбе с небесными демонами.

Именно поэтому Чарли Уилсон приложил все силы, энергию и мастерство к тому, чтобы Советская армия потерпела поражение. Но Гаст Авракотос тоже был прав насчет своего старого друга. Чарли делал это ради удовольствия, ради экзотики и потому что в конце он смог превратить афганскую операцию в «свою войну» и даже предстать перед съемочной группой на Хайберском перевале в образе простодушного американского патриота.

По правде говоря, после окончания съемок команда «60 минут» находилась в некотором замешательстве. Кто такой этой конгрессмен и что о нем может подумать нормальный мыслящий человек? В какой-то момент после завершения работы в Афганистане Питер Хеннинг ехал вместе с продюсером в кузове грузовика, забитом пулеметами и моджахедами. «Знаешь, Джордж, у тебя есть большая проблема, — сказал он. — Раньше мне не доводилось видеть ничего подобного. Ты можешь превратить Чарли Уилсона в величайшего героя или в полного клоуна… все зависит от того, как ты смонтируешь картинку».

Это было лучшее резюме всех пятидесяти пяти лет жизни Чарли Уилсона до настоящего момента. Люди всегда относились к нему подобным образом, и нечто странное начало твориться с ним в Вашингтоне, пока русские продолжали свое отступление, а он ждал, чем все закончится.

Чарли переживал то, что выпадает на долю солдата, который возвращается домой с войны и обнаруживает, что никому не интересно узнать настоящую историю. Некоторые коллеги поздравили его после заключения Женевских соглашений, когда СССР назначил дату окончательного вывода войск. Уилсон по-прежнему принимал участие во всех серьезных решениях, связанных с Афганистаном, но после ухода Советской армии его роль становилась неясной. Он еще не пал духом, но снова пристрастился к спиртному, из-за чего его отношения с Аннелизой стали еще более напряженными, чем раньше. Для нее это было все равно что наблюдать за мужчиной, который каждый вечер играет в «русскую рулетку». Ему было пятьдесят пять лет, а ей лишь двадцать восемь. Даже финалистке конкурса «мисс Мира», решительной украинской красавице из Кливленда было нелегко заставить победителя Советской армии отказаться от виски.

Два Чарли Уилсона снова сошлись в схватке за господство над его личностью. Чарли нуждался в таком человеке, как Авракотос, который мог бы придать ему направление и наполнить новой жизненной энергией. Пребывая в уверенности, что Гаст находится где-то в Африке, он направил в Агентство письмо, где извещал старого друга о зачислении в почетные члены клуба «Рейдеры Флэшмена». Весельчак Чарли, плескавшийся с девушками в джакузи и устраивавший пьяные дорожные аварии, уже начал оттеснять со сцены тайного государственного деятеля. Впадая в депрессию, Чарли Уилсон еще больше, чем раньше, жаждал с трудом добытого права думать о себе как о фигуре мирового масштаба.

Только один человек мог утолить эту жажду. Зия уль-Хак отлично знал, кто такой Чарли, и это стало едва ли не единственной зацепкой, позволявшей Уилсону сохранять контакт с реальностью. Зия был его надежным якорем в бушующем море. В мире существовал поистине великий человек, знавший о его собственном величии.

Улыбчивый диктатор был единственным персонажем этой истории, который мог сравниться с Чарли по своему значению доя афганской войны. Несмотря на религиозные, культурные и политические различия, они были тесно связаны друг с другом. Редьярд Киплинг сверхъестественным образом предвосхитил эту невероятную дружбу в притче, действие которой разворачивается в тех самых приграничных горах, где сто пятьдесят лет назад афганцы разгромили гордую армию Британской империи.

О, Запад есть Запад,  Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,Пока не предстанет  Небо с Землей на Страшный Господень суд.Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род,Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает![67]

Зия и Уилсон были родственными душами, несмотря на разительные отличия в их образе жизни. Каждый из них неустанно поддерживал другого в течение шести лет и в конце концов стал относиться к нему как к настоящему другу и партнеру.

По мере того как джихад близился к кульминации, у обоих появилось ощущение, что они стали великими актерами на сцене мировой истории. Теперь во время своих встреч они говорили о необходимости определяющего момента, подобного тому, который наступил для Макартура, принимавшего безоговорочную капитуляцию Японии на палубе линкора «Миссури». С самого начала они договорились, как должен выглядеть этот момент: десятки тысяч борцов за свободу на центральной улице Кабула кричат «Аллах акбар» и выпускают в небо автоматные очереди, а «двое сильных мужчин с разных концов земли» плечом к плечу едут на конях и смакуют вкус победы, которую видит весь мир.

ГЛАВА 32.

«ЗА ТЕБЯ, СУКИН ТЫ СЫН!»

Находиться в своем офисе в девять часов утра было не в обычае у Чарли. Как правило, он подъезжал к ланчу. Но 17 августа 1988 года он сидел за своим столом, когда заместитель министра обороны Ричард Армитедж позвонил ему со скорбным известием: «Самолет президента Зии уль-Хака разбился вместе с ним и генералом Ахтаром; мы исходим из того, что это подлинная информация». Посол США Эрни Рейфель тоже находился на борту вместе с американским военным атташе и девятью членами высшего пакистанского командования. Предположительно все они погибли.