Социализм. Экономический и социологический анализ - Людвиг Мизес

Ум человека медленно созревает до признания социальной взаимозависимости. Сначала общество представляется для индивидуума настолько таинственным и непостижимым образованием, что, уже отказавшись от идеи Бога при объяснении явлений природы, он все еще предполагает божественную волю, которая владычествует над судьбой человека. Кантовская Природа, которая ведет человечество к особой цели, Гегелевский Мировой дух и Дарвиновский Естественный отбор есть последние великие проявления такого подхода. На долю либеральной философии общества досталось объяснить общество через действия человека, не прибегая к метафизическим приемам. Только либерализм преуспел в истолковании общественной функции частной собственности. Он не удовлетворился идеей "справедливости", которая принимается как данность, не подлежащая дальнейшему анализу, или обусловливается неуяснимой склонностью к праведному поведению. Либерализм основывает свои выводы на учете и оценке последствий поступков.

В старину собственность была священной. Либерализм разрушил этот ореол святости, как и все другие. Он "низвел" собственность до уровня полезных земных отношений. Собственность уже не воспринимается как абсолютная ценность -- она получает признание как полезное средство. В области философии такое изменение представлений происходит без особых затруднений: на смену неудовлетворительной доктрине приходит удовлетворительная. Но в жизни и в сознании масс фундаментальные революции представлений не проходят гладко. Это не пустяк, когда идол, в страхе, перед которым человечество жило тысячелетиями, оказывается разрушенным и трепещущий раб внезапно делается свободным. То, что было законом в силу веления Бога, становится законом в силу человеческого волеизъявления. Прежде определенное делается неопределенным; добро и зло, справедливость и несправедливость -- все это колеблется, шатается. Старые скрижали закона разбиты, и человек должен сам создать для себя заповеди. Этого нельзя достичь путем парламентских дебатов или мирным голосованием. Пересмотр нравственного кодекса не может быть произведен без глубокого потрясения умов и взрыва страстей. Чтобы признать общественную полезность системы частной собственности, нужно прежде убедиться в пагубности всех других систем.

Что именно в этом существо великой борьбы между капитализмом и социализмом, становится очевидным, когда мы сознаем, что тот же процесс разыгрывается и в других сферах нравственной жизни. Не одна проблема собственности служит сегодня предметом дискуссий. То же самое с проблемой кровопролития, которая будоражит весь мир в различных обличьях, особенно в форме проблемы войны и мира. Но предельно очевидной становится принципиальная однородность процессов, происходящих в нравственной сфере, когда мы обращаемся к сексуальной морали. И здесь вековые предписания трансформируются. То, что было табу, священным установлением, теперь соблюдается, лишь поскольку признается благом для человека. Этот пересмотр основ нравственных предписаний побуждает поставить под сомнение все нормы поведения, господствовавшие до сих пор. Люди спрашивают: действительно ли они необходимы или же без них можно обойтись.

Во внутренней жизни индивидуума отсутствие морального равновесия порождает тяжкие психологические шоки, известные в медицине как неврозы [475*]. Это характерная болезнь нашего времени, времени меняющейся нравственности и духовного созревания народов. В общественной жизни разлад изживается в конфликтах и ошибках, которые мы переживаем с содроганием. Так же как для жизни отдельного человека чрезвычайно важно, сумеет ли он выйти здоровым и полным сил из страхов и волнений периода созревания, или же на всю жизнь покроется рубцами, которые постоянно будут мешать развитию его способностей, так и для общества не менее важно, как выдержит оно битвы вокруг проблемы организации. Либо подъем к более тесной общественной взаимосвязи индивидуумов, а значит, и к более высокому уровню благосостояния, либо упадок кооперации и потому упадок общественного богатства -- такой выбор стоит перед нами. Третьего не дано.

Великое общественное противоборство идет через мысль, волю и поведение отдельных людей. Общество живет и действует только в отдельных людях; оно есть не что иное, как определенная совокупность индивидуумов. Каждый несет на своих плечах часть общества; никто не может сбросить свою долю ответственности на других. И никто не найдет спасения для себя лично, если общество как целое устремляется к закату. Потому каждый в собственных интересах должен отважно бросить все свои силы в битву душ. Никто не может безучастно остаться в стороне; усилия каждого сказываются на общем выборе. Каждый человек, хочет он того или нет, участвует в грандиозной исторической схватке, в решительном сражении, которое нам навязала наша эпоха.

Общество создано не Богом и не мистическими "силами природы" -- оно создано Человечеством. Сохранит ли общество способность к развитию или оно обречено на упадок, зависит от человека (в том смысле, в каком причинная обусловленность всех событий позволяет нам говорить о свободной воле). Хорошо ли общество или дурно -- об этом можно спорить. Но тот, кто предпочитает жизнь смерти, счастье страданию, благосостояние нищете, тот должен поддерживать существование общества. А тот, кто желает, чтобы общество существовало и развивалось, должен также принимать без каких бы то ни было ограничений и оговорок частную собственность на средства производства.

Приложение. К критике попыток сконструировать систему экономического расчета для социалистического общества

Мы можем разделить системы, изобретенные для того, чтобы сделать возможным экономический расчет при социализме, на две основные группы. При этом мы оставляем в стороне работы, основанные на трудовой теории ценности, как изначально ошибочные. В первую группу войдут те, которые соскальзывают к синдикалистским построениям, во вторую -- те, которые пытаются обойти неразрешимость проблемы, принимая, что экономические данные неизменны. Ошибочность предложений обеих групп ясна из сказанного нами выше (см. главы 5--6 (часть II) в настоящем издании). Для лучшего понимания приведем следующие критические замечания о двух типичных конструкциях такого рода [476*].

В статье "Социалистическое счетоводство" [477*] Карл Поланьи попытался разрешить "общепризнанную ключевую проблему социалистической экономики". [409] Сначала Поланьи однозначно признает, что проблема экономического расчета неразрешима в "централизованной административно управляемой экономике" [478*]. Его попытка решения проблемы имеет в виду только "функционально организованную социалистическую переходную экономику". Так он называет тип общества, примерно соответствующий идеалу английских гильдейских социалистов. Его представления о природе и возможностях предлагаемой системы, к сожалению, не менее туманны и смутны, чем представления гильдейских социалистов. Политическое общество рассматривается как собственник средств производства, но "собственность не дает прямого права распоряжения производством". Это право принадлежит ассоциациям производителей, выбираемым работниками различных отраслей производства. Отраслевые ассоциации производителей объединяются в Конгресс ассоциаций производителей, который "представляет все производство в целом". Ему противостоит "Коммуна" как вторая "главная функциональная ассоциация общества". Коммуна является не только политическим органом, но также "реальным носителем высших целей общества". Каждая из этих двух функциональных ассоциаций выполняет "в своей собственной области законодательные и исполнительные функции". Соглашение между этими двумя главными функциональными ассоциациями образует высшую власть в обществе [479*].

Дефектом этой конструкции является неясность относительно коренного вопроса: что это -- социализм или синдикализм? Как и гильдейские социалисты, Поланьи явно приписывает собственность на средства производства обществу, коммуне. Он полагает, что таким образом устраняет упрек в синдикализме. Но в следующем предложении он отрицает то, что говорил в предыдущем. Собственность -- это право распоряжения. Если право распоряжения принадлежит не коммуне, а ассоциациям производителей, то они и являются собственниками, и перед нами -- синдикалистское общество. Дано либо одно, либо другое, так как между социализмом и синдикализмом не может быть ни соглашения, ни чего-то среднего. Поланьи не видит этого. Он говорит: "Функциональные представители (ассоциации) одного и того же человека не могут быть в непримиримом конфликте между собой; это фундаментальная идея всякой функциональной конституции. Для разрешения каждого возникающего конфликта создаются либо совместные комитеты Коммуны и ассоциаций производителей, либо своего рода Высший конституционный суд (координирующие органы), которые, однако, не имеют законодательных полномочий и только ограниченные исполнительные полномочия (охрана закона и порядка и пр.)" [480*]. Эта фундаментальная идея функциональной формы конституции, однако, ложна. Если политический парламент избирается всеми гражданами, имеющими равное право голоса, -- а это молчаливо предполагается как у Поланьи, так и в других родственных конструкциях, -- то вполне возможны конфликты между ним и парламентом ассоциаций производителей, создаваемым на основе совершенно иной избирательной системы. Эти конфликты не могут быть разрешены совместными комитетами или конституционным судом. Такие комитеты способны прекратить раздор, только если в них одна из главных ассоциаций имеет перевес. Если они равномощны, может случиться так, что комитет не примет никакого решения. Суд не может разрешать конфликты в сфере политической или хозяйственной деятельности. Суды принимают решения только на основе уже существующих норм, применяя их к конкретному случаю. Если им приходится рассматривать вопросы целесообразности, тогда на деле они представляют собой не суды, но высшую политическую инстанцию, и все, что было сказано о комитетах, приложимо к ним.