Княжич. Соправитель. Великий князь Московский - Валерий Язвицкий

Снова волнуется Иван от нетерпения, ждет вестников от Юрия из Каширы и от царевича Касима из Рязани, где тот соединился с рязанским воеводой. Уж пятый час как подошли татары и бьются у переправ. Хмуриться и волноваться начал и сам Федор Васильевич Басёнок, а князь Стрига-Оболенский не выдержал и сказал Ивану:

– Государь, не пора ли нам обход поганых начать справа от Каширы, а слева от Бела-омута? Жмут они нас в лоб у Коломны, прорвать могут.

– В обход, говоришь? – медленно ответил Иван, бледнея. – А как обходить-то – со лба или с тыла?

– С тыла бы лучше, – усмехнулся Басёнок, – да ведь мы-то с ними лоб ко лбу бьемся.

– Пождем еще половину часа, а там как Бог даст и как вы, воеводы, решите.

– Вестник от князя Юрия к государю! – крикнул начальник княжой стражи Ефим Ефремович, подскакав к ставке с конником князя Юрия.

– Будь здрав, государь! – быстро и враз начал вестник. – Князь Юрий повестует: «Последние полки Седи-Ахматовы прошли на Коломну. Съединились мы с царевичем и воеводой рязанским возле Зарайска, как ты нам указал. Полкам же своим повелел яз, перейдя реку у Каширы, правым берегом идти до Усть-Осетра и к Зарайску. Воевода же рязанский гонит с конными полками к Белу-омуту. Мы ж с царевичем Касимом прямо в тыл татарам…»

– С Богом в обход, воеводы! – перекрестясь, громко крикнул Иван. – Сей часец можно и со лба начинать. Навстречу князю Юрию и рязанским…

– Будь здрав, государь! – крикнули разом оба воеводы и помчались каждый к полкам своим.

Оставшись в ставке с одним Иваном Юрьевичем, братом своим двоюродным, Иван напряженно следил за кровавой борьбой у переправ…

– Государь, – обратился к нему молодой воевода, – дозволь мне с полками своими, дабы сбить в кучу поганых теснее, в лоб им от Коломны ударить…

– Прав ты, прав! – радостно отозвался Иван, поняв его мысль. – Сие укрепит наших воев, и сим исхитрим у татар немало: отвлечем их от обходов.

Ускакал воевода, и в ставке остался один Иван, и вдруг тревога и страх охватили его. Не за себя страх, а за то, что не все правильно им решено было с воеводами и что уйдут из сетей татары.

Но вот видит он – мчатся полки Ивана Юрьевича, слышит их крики «ура», и гуще летят русские стрелы, и теснят у переправ воины татар, вот и реку переходят на бродах.

– Ур-ра! Урра-а! – гремит всюду, но татары не сдаются.

Гуще и гуще скопляются они у реки, а русские, хоть и бьются крепко, отступать кое-где начинают, татары же кричат и визжат, сверкая кривыми саблями. Отбивают их русские, снова теснят и снова отступают. Больше и яростней разгорелся бой, дрожат руки у Ивана, и словно окаменел он на коне своем, не сводит глаз с битвы. Вся душа его и вся жизнь его дрожит и бьется с каждой переменой в сражении, и все же он слышит, как рядом с ним старик Илейка, когда начинают теснить татары, громко шепчет:

– Господи, помоги! Не погуби, Господи!..

Когда же гнутся татары под ударами московских воинов и бегут, он, не то плача, не то смеясь, кричит:

– Бей, православные! Бей поганых!..

Этот крик и жалостный шепот истерзали всю душу Ивану, и в гневе готов он был накричать на старого дядьку, но вдруг на реке все переменилось.

Будто чудо случилось: отхлынули от реки все татары, а в степи слева и справа заклубилась пыль. Вздрогнул Иван от радости и закричал громким и звучным голосом, подобно отцу своему:

– Наша пора наступила! Вперед на поганых!..

Окруженный стражей, при кликах «ура!» поскакал он к берегу, к переправам, которые уже миновали московские конники, гонясь за бегущими татарами.

С трепещущим сердцем скачет Иван по полю и видит, как наперерез татарам то справа, то слева один за другим вылетают из засад отряды русских конников и, сверкая саблями, врубаются в ряды врагов и секут их без пощады. В смятении великом мечутся татары из стороны в сторону и вдруг, словно обезумев совсем, помчались назад, но, встретив полки, которые за ними гнались из Коломны, закружились в кольце русских со всем полоном своим и с обозами.

Уже полная луна ярко озаряла окрестности, когда окончилась битва.

Иван с воеводами вместе объехал поле, усеянное трупами людей и коней, осмотрел обозы татарские с награбленным имуществом и товарами, мельком оглядел коней татарских и поехал к полону, окруженному теперь уж не татарской, а русской стражей. Догнав его, подскакал на взмыленном коне только что вернувшийся из погони царевич Касим.

– Будь здрав, государь! – крикнул он, прикладывая руку ко лбу, устам и груди. – Живи сто лет, государь!

– Будь здрав и ты, – приветливо ответил Иван. – Много ль ушло ордынцев-то?

– Две сотня бежал. Мой гнал и сек много. Полсот в Орду не пригонит…

– Пущай бегут, не жалей о том, – весело усмехнувшись, сказал Иван, – не своих же нам слать к хану с вестью о победе.

Среди плененных татарами были не одни только русские, но были также черкесы, мордва, камские булгары и прочие. Радостные возгласы и плач женщин услышал Иван в толпе испуганных и измученных людей, узнавших великого князя. Иван круто повернул коня и, отъехав в сторону, сказал взволнованно воеводам, сопровождавшим его:

– Челом вам бью и воям всем нашим за верную службу государям своим и Руси православной. Утре скажет сие князь Юрий от лица государей пред полками. Сей же часец яз с братом поеду в Коломну. – Иван помолчал и добавил: – Как нарядите всё, что надобно, с Юрием в Москву все жалуйте, и ты, царевич Касим, победу праздновать.

Под гул благодарственных и напутственных слов Иван поехал с Юрием в сопровождении стражей. Дорогой братья молчали, но обоим было хорошо и радостно, как в детстве, когда так же вот не раз ездили они вместе и в дни горя и в дни радости, и ездили с ними и Васюк, и этот вот старый Илейка.

В Коломну прискакали они в одиннадцатом часу ночи, но в хоромах воеводы не спали, ожидая государя. На дворе Ивана охватил прелый и мирный дух хлевов и конюшни, а когда он слезал с коня, то ясно так почуял запах конского пота и разогретых ремней конской сбруи.

– А помнишь, Иване, – засмеявшись, спросил вдруг Юрий, – как ночью нас в селе Танинском сонных из возка выводили?

Иван засмеялся тоже и молвил:

– Кашу потом ели и за столом уснули…

Где-то в хлеву сонно прокричал петух, и на его крик стали откликаться один за другим петухи в соседних дворах. Особая ночная тишина и покой родной земли чуются кругом.

– Разгромили поганых мы, Юрьюшко, – говорит Иван, сладостно потягиваясь, – и нет страху. Не грозит никому уж ни смерть, ни пожар, ни полон.

Юрий смотрит на брата, улыбаясь, но глаза его сами закрываются от усталости.

– Спать хочу, Иване, – молвит он вполголоса и длительно позевывает.

Иван тоже позевывает и, вспомнив Марьюшку и Ванюшеньку, глубоко и радостно вздыхает.

– Завтра на рассвете яз в Москву еду, – говорит он, – а ты заверши тут все, что надобно, и возвращайся с полками борзо. Вези и товары. Христиан же всех на волю ослобони. Мы тобя с отцом ждать будем.

В Москве все уже было известно. С ночи еще прискакали конники к Василию Васильевичу с вестью о победе над татарами под Зарайском и о скором возвращении Ивана. Готовили москвичи торжественную встречу юному победителю. Сам митрополит Иона, невзирая на свои немощи, с утра во главе всего духовенства ожидал любимца своего.

– От детских и отроческих лет знаю государя нашего, – говорил он окружавшему его клиру в Архангельском соборе. – Божьим перстом отмечен он, и помяните слова мои, будет он великим государем. Одарен бо и силой телесной, и силой духовной, и разумом, как никто из ведомых мне государей из прежних и из нынешних. Верую аз, грешный, – начертал ему Господь становить Русь великую и вольную, быть ему первым вольным государем.

Торопливо вбежал церковный служка и крикнул:

– Дозорны бают, едет! Из дозору признали!

И враз загудели колокола во всех церквах. Владыка с клиром вышел из храма, направляясь к Чушковым воротам.[159] За полверсты от Кремля встретила Ивана стража Василия Васильевича во главе с начальником своим. Скакал Иван среди кремлевских конников, и весело было у него на сердце. Слышны были отдаленные звоны церковные, и радостный, сияющий полдень в полном блеске своем стоял уж над расцветающей весенней землей.

Думал молодой государь о победе своей и о том, что славно все он измыслил и еще славнее исполнил; думал и о Марьюшке, и о Ванюшеньке, и о скорой встрече с ними и с Москвой всей. Но более всего то его радовало, что знал он, как лучше бить и преодолевать степных конников.

– Обходы, обходы, – шептал он, – вот оно, главное-то. Да еще многие дозоры и вестники, непрестанно вестники…

Думал он и о том, что всегда надобно, как бабка говорила: «Семь раз отмерь, один раз отрежь…»