Проклятый манускрипт - Филипп Ванденберг

— Но вы же не можете просто так стоять и смотреть, как над магистром Гусом свершится процесс. Тот, кого обвиняют в ереси, приговорен изначально. Или вы когда-нибудь видели, чтобы процесс над еретиком окончился помилованием?

— Не припомню такого, нет.

— Тогда, во имя Господа Бога, задействуйте все ваши каналы, чтобы помешать процессу! Я прошу вас!

Беспомощность, с которой Иоганн фон Райнштайн подходил к этой ситуации, разъярила Афру. Пылая гневом, она взглянула в беспомощное бледное лицо магистра и воскликнула:

— Черт побери! Гус называл вас своим другом, а вы стоите тут и не знаете, что делать! В безвыходных ситуациях нужно хвататься за каждую соломинку.

— Вам хорошо говорить, добрая женщина! Ни у одного человека на земле нет столько власти, чтобы в одиночку бороться против святой инквизиции. Поверьте мне!

До этого момента Афра думала, что мужчины превосходят женщин по всем параметрам. Мол, они умнее, сильнее, более деятельны, потому что так хотела природа. Но в этот миг при виде беспомощного, растерянного, плачущего магистра, который бросил своего друга на верную смерть, ее охватили сомнения: не было ли превосходство мужчины, которому учила святая мать Церковь, просто выдумкой, неверным толкованием мужских способностей. Неудивительно, ведь церковь основали мужчины.

Не сказав больше ни слова, Афра повернулась и стала продираться через бушевавшую толпу.

Уже на следующий день состоялся суд инквизиции под председательством итальянского кардинала Забареллы в замке Готтлибен, находящемся за пределами города. Гуса привезли туда еще ночью. Забарелла, высокий худой мужчина с мрачным взглядом, считался ведущим судьей-церковником, поэтому его назначили вести допрос.

Ситуация была довольно щекотливая. Ведь, с одной стороны, папа Иоанн уже отлучил Гуса от Церкви, а с другой — король Сигизмунд снабдил его охранной грамотой, которая обещала Яну Гусу свободное передвижение. И Папа, и король были в городе. Кроме того, в Констанце находились две партии, одна из которых была на стороне Яна Гуса, а другая требовала сжечь Гуса на костре.

Публика ничегошеньки не знала о допросах. Каждый день распространялись новые слухи. Говорили о побеге. Гуса, закованного в цепи, ночью, в тумане, привезли обратно в город. На следующее утро в трапезной монастыря францисканцев начался процесс.

Процесс вел кардинал д'Элли, епископ Камбрайский, человек, которого трудно было превзойти в надменности и самоуверенности. Трапезная монастыря была слишком мала для того, чтобы там могли поместиться все приглашенные делегаты, кардиналы правоведческой партии. Началась суматоха, продолжившаяся на улице.

Однажды вечером в доме Пфефферхарта Афра случайно столкнулась с чрезвычайным послом. Она не встречала Пьетро де Тортозу уже несколько дней. Посланник был пьян. Таким она его еще не видела. Он с трудом брел вверх по лестнице и, казалось, был очень удручен и еле ворочал языком.

На вопрос о его самочувствии Пьетро де Тортоза ответил:

— Неплохо, госпожа Гизела, неплохо. Меня только очень огорчает процесс против богемца.

— Вы имеете в виду Гуса?

— Именно его.

— И как там все?

Посланник сделал рукой жест, не требовавший пояснений.

— Они уже с самого начала вынесли приговор. При этом он говорит действительно дельные вещи. Но люди, которые говорят дельные вещи, сразу же становятся врагами Церкви.

— Вы думаете, Гуса осудят?

— Приговор уже написан. Я знаю об этом из надежного источника. Завтра его официально объявят в соборе, а через день он будет приведен в исполнение на эшафоте с замечательным названием «рай».

Афра закрыла лицо руками. На несколько мгновений ее словно парализовало. Мысли тоже словно застыли. Внутри у нее все сжималось от одного только предположения о том, что Гуса сожгут на костре.

И вдруг через подавленность в Афре пробилось желание действовать. В комнате она набросила на себя темное платье и побежала, словно за ней гнались, по ночному Рыбному переулку. Было поздно, но в переулках Констанцы было так же оживленно, как и днем. В свете факелов и фонарей бродили ветреные блестящие полуночники в поисках приключений. У дверей, за которыми известные всему городу шлюхи занимались своими делами, лежали шарфы прелатов и митры епископов — словно трофеи и доказательства клерикального уровня клиентуры. Из харчевен и трактиров пахло жареным мясом и бараном на вертеле. В питейных и на углах домов мавры и другие иностранцы играли музыку, которую никто прежде не слышал, на инструментах, которых никто прежде не видел. Рядом танцевали бедно одетые девушки, еще совсем дети, так, словно у них вместо костей были ивовые ветви.

Но Афра практически не обращала внимания на все это. Она неслась, словно буря, подгоняемая только одной мыслью — спасти Гуса от костра. Словно во сне, она прибежала на Соборную площадь, где толпился народ в ожидании новостей о процессе против Яна Гуса.

Епископский дворец, где расположился Папа Иоанн, освещался сотней факелов. Мощное здание охраняли две дюжины охранников-швейцарцев в форме с желтыми, красными и синими полосками. Фронтон, обращенный к Соборной площади, патрулировали отряды по четыре человека. Охранники были вооружены блестящими алебардами, которые они выпячивали навстречу тем, кто осмеливался приблизиться.

Афра бесстрашно пошла к входу, ее не пугали ни колющее оружие алебардщиков, ни крики солдат «Смотри, куда идешь!». Ее самоуверенное поведение возымело должный эффект.

Нужно было признать, что Афра была одета красиво, более того, богато. Но то, что командир охранников принял ее за одну из тех продажных девок, которые входили и выходили из дворца его святейшества каждый вечер, очень сильно задело ее. В любом случае, командир не задал ни единого вопроса, он даже не спросил ее имени и, подмигнув так, что Афра уверилась в своих подозрениях, проводил ее в комнату на верхнем этаже, где уже находились около дюжины красоток, в основном итальянского происхождения.

Хотя девки, вплоть до двух лохматых банщиц низшего сорта, все были с гордой осанкой и безупречного поведения, Афра почувствовала себя в этом обществе неловко. Дамы более высокого уровня весело болтали о прибыльности работы во время Собора, которая обеспечит многим из них безбедное существование, так что им придется поработать всего год или два.

Банщицы, напротив, больше интересовались величиной половых органов клириков, причем, говорили они, прикрыв рты руками, его святейшество не очень одарен от природы. Если не знать, то можно нечаянно перепутать орган его святейшества с одной из многочисленных пиявок, которых понтифик носит по настоянию лейб-медиков в благословенном нижнем белье.