Расследования Корсакова. Комплект из 3 книг - Игорь Евдокимов

вежливым – по лицу было видно, что он, несомненно, сожалеет о собственной неуклюжести. Но что-то внутри Владимира советовало ему схватить студента левой рукой за горло, а правой – ударить со всей мочи тому по лицу. Просто чтобы почувствовать, как кулак ломает парню нос, и услышать хруст его костей.

Корсаков никогда не считал себя человеком, свободным от вспышек гнева и импульсивных действий. В конце концов, всю свою сознательную жизнь он только и делал, что потакал своей ехидной натуре, порой откровенно наслаждаясь неудобством окружающих.

Но никогда, никогда за все годы существования, в голове Владимира не было таких мыслей. Они ему не принадлежали. Они были чуусими. А чужие мысли в голове пугали его куда сильнее, чем любые кошмары, с которыми он сталкивался ранее.

– Кто-то совсем недавно убеждал меня, что сможет использовать этого духа в качестве оружия… Или я ошибаюсь? – спросил Петр и застыл в притворной задумчивости.

– Это было до того, как он начал проявлять себя не только во снах.

– И теперь ты думаешь, что в нашей фамильной библиотеке найдется способ заглушить голос чужака?

– Ты сам знаешь, что да! – огрызнулся Владимир.

– А ты сам знаешь, что нет! – усмехнулся брат. – Отец не зря тренировал твою память. Все, что относилось к твоему недугу, ты уже нашел и пролистал. Как мы оба знаем, пользы тебе это не принесло.

– И что же ты хочешь мне предложить?

– Открыться наконец. Думаешь, мама осудит тебя? Оттолкнет?

– А как она должна принять весть, что я жив, но теперь частично одержим, в то время как ты – мертв, а отец…

Владимир не закончил, лишь бессильно махнул рукой и вышел из библиотеки. Петр был прав – поиски оказались бесполезны. Корсаковы располагали одной из лучших коллекций оккультной литературы в России. Если чего-то не нашлось в их книгах, то рассчитывать на чудесное обретение нужных знаний где-то еще не приходилось.

Владимир остановился посреди пустого коридора. Он чувствовал себя потерянным, как никогда. Все надежды, связанные с возвращением домой, рушились одна за другой. Он не нашел ни покоя, ни ответов. Что делать теперь? Уехать? Или, наоборот, запереть себя в четырех стенах, чтобы не поддаться на шепот таящегося внутри врага?

Незаметно для самого себя Корсаков прошел к лестнице в конце коридора, поднялся по ней на мансардный этаж, под крышу, и оказался перед незапертой дверью. Он потянул ручку на себя. Дверь тихонько отворилась, не скрипнув. За ней его ждала небольшая комната. Полукруглое окно над парадным портиком. Легкий зеленый цвет стен. Узкая кровать с двумя подушками, лежащими друг на друге. Письменный стол. Собственный книжный шкаф (для разнообразия – с приключенческой литературой). Две карты на стенах – мира и империи. Все знакомое. Уютное. Свое.

– А я предлагал уступить тебе свою комнату, – заметил Петр. Ему не требовалось ходить следом, он просто появился на стуле за письменным столом. – Но ты упорно хотел оставаться в этой каморке…

– Зато в этом пруду я всегда чувствовал себя самой большой рыбой, – невесело улыбнулся Владимир, обозревая свою старую спальню. Она осталась почти нетронутой со времен его учебы в гимназии. Будучи студентом, он приезжал в усадьбу все реже и реже, а после возвращения из Болгарии так и вовсе старался избегать отчего дома. И теперь Владимир понимал, о чем говорил брат. Комната казалась очень маленькой, тесной, совсем детской. Корсакову до боли хотелось вернуться сюда беззаботным подростком, но суровая действительность напоминала: «Ты никогда не сможешь почувствовать себя таким же счастливым, как в детстве. Это время прошло. Отпусти его».

– Ты не сделал еще кое-что, – сказал Петр, оценивающе разглядывая брата. – Поговори с ним. Ты знаешь, о ком я говорю.

– Это бесполезно, – помотал головой Владимир.

– Если бы ты действительно так думал, то я бы не стал этого предлагать, – беспомощно развел руками Петр. – Давай же. Если ты стал достаточно взрослым, чтобы не пытаться бежать от своих тревог или переложить их на плечи родителей, то и с этим твоим страхом что-то нужно делать. Если захочешь – я буду рядом. – Он ободряюще усмехнулся. – Деваться-то мне некуда…

– Да, спасибо, – ответил Владимир, на секунду забыв, что брата на самом деле нет в комнате.

– Ты же знаешь, я всегда здесь и готов тебе помочь, – саркастично фыркнул Петр. – Вот только…

– Что «только»? – переспросил Владимир, не отвлекаясь от поисков.

– Как думаешь, учитывая, что гость из зеркала поселился в твоей голове… А мы с тобой в этом уверены, не так ли? Так вот, какова вероятность, что с тобой говорю и даю советы уже не я? – Последнюю фразу брат буквально прошипел ему на ухо.

Владимир резко обернулся. Библиотека была пуста.

* * *

Оранжерея, отдельно стоящий стеклянный купол, внутри которого росли сотни цветов, включая довольно экзотические, появилась в усадьбе как подарок Николая Васильевича Корсакова своей жене. В итоге, как ни забавно, хотя Милица всегда наслаждалась ароматами круглогодичного сада, именно отец Владимира оказался самым большим садоводом в семье. Сыновья регулярно помогали ему в заботах об этом тропическом уголке. Владимир особенно любил оранжерею, регулярно приходя сюда, чтобы остаться наедине со своими мыслями. Трагедия в Болгарии лишила его и этого места тоже. Теперь оно безраздельно принадлежало отцу – и Корсаков ловил себя на том, что испытывает неясный страх каждый раз, когда заходит сюда.

Длинный день клонился к вечеру, но на улице по-прежнему было светло. Несколько часов, не прервавшись даже на обед, Владимир провел в отцовском кабинете, перекладывая аккуратно разложенные по стопкам бумаги, но не смог найти ничего полезного. Оставалось лишь попытаться спросить у их автора, но эта задача представлялась непосильной.

Отец и сейчас был в оранжерее, только являл со – бой полную противоположность Петру. В том смысле, что телом присутствовал здесь, а вот дух его витал в неизвестных далях. Корсакова поразило, насколько старым выглядел Николай Васильевич. Хотя… Сколько ему сейчас? Шестьдесят?

Корсаков-старший предстал его взгляду сухоньким старичком с бледными слезящимися глазами, одетым во все черное. Он терялся на фоне огромного вольтеровского кресла, поставленного посреди его любимых цветов. Уход за ними составлял его единственное осмысленное занятие. Вошедшего сына Николай Васильевич будто не заметил.

– Папа? – неуверенно спросил Владимир. Отец даже не повернул головы в его сторону. Видя Николая Васильевича, умнейшего человека из всех, кого он знал, в таком состоянии, Владимир в который раз почувствовал, как его сердце наполняется горечью. И страхом. Испуг оказался в новинку – и Корсаков быстро понял, откуда он взялся. Глядя на отца, он видел себя, а