Среди пуль - Александр Проханов

Белосельцев подошел к «казачьей заставе», где оборону держала полусотня казака Мороза. Увидел сотника, ушедшего вперед, к солдатскому оцеплению, где он беседовал с солдатами. Живописный, в кудлатой папахе, с красными змеистыми лампасами, в ладном френче, на котором золотились погоны и белели Георгиевские кресты. Солдаты взирали на его пышные усы и бороду, длинную, висящую на ремне шашку. Слушали его разглагольствования напряженно и сумрачно.

– Вот вы, сынки, вроде бы и русские люди, а служите жидам. Тем же самым, что злодейски умучили государя-императора вместе с императрицей, невинными дочерьми и отроком-цесаревичем. Расстреляли их всех из винтовок, облили горючкой и закопали. С тех пор Россией правят жиды, русских людей натравляют друг на друга, и льется русская кровушка рекой, как Волга и Дон. И снова жиды нас столкнули, хотят, чтобы вы нас из своих автоматов косили, а мы вас из своего пулемета!

Мороз кивнул на казачью баррикаду, где в открытом кузове грузовика стоял, накрытый брезентом, макет пулемета и развевалась на шесте маленькая малиновая хоругвь с вышитым серебряными нитками Спасом.

Солдаты, в касках, шинелях, с автоматами на животах, слушали молча, напряженно. Их пухлые детские губы, черные от грязи пальцы с нечищенными ногтями вызывали у Белосельцева щемящее чувство.

– Я вам скажу, парни, посылайте к такой-то фене жидов! Айда к нам на баррикады! Предлагаю брататься! Обойдем вместе каждую палатку, каждый угол в Доме Советов – увидите, что это ваши батьки и матки, братья и сестры. Вам с ними воевать, руку на них поднимать грех! А вместе мы выкинем жидов из Кремля, ударим в колокола, и будут наконец в России править православные, и перестанет литься русская кровь!

– Нам командир говорил, там у вас фашисты засели. В главном зале портрет Гитлера висит. Вы ему «хайль» кричите, – сказал солдатик, бледный, с провалившимися щеками, с посинелыми от холода губами.

– Командир, говоришь? А его, часом, не Рабинович зовут? Гляди, какой же я фашист? – Мороз ударил себя в грудь. – Я русский православный человек, казак, который за веру и святую Русь готов сложить голову здесь, на баррикаде! Дал в том обет и одного хочу: чтобы вы, дурни, к матерям живыми вернулись, не опоганили себя пролитием русской крови!

К ним подбежал офицер, красный, сердитый. Он придерживал бьющийся по бедру автомат:

– Отставить разговоры!.. Не вступать в общение с бандитами!..

Грубо вытащил солдатика из цепи, сомкнул цепь, сдвинув двух других солдат. Потащил растерянного солдатика прочь. Мороз возмущенно кричал ему вслед:

– У тебя морда красная, как сковородка!.. А солдаты околевают!.. Ты бы им хоть горячую водичку принес!.. Сам небось в кунге сидишь да водку жрешь, а солдат холодом моришь!..

Пошел прочь от оцепления, гневный, праведный, придерживая на ходу шашку. Сказал Белосельцеву:

– У них одна цель – русских с русскими стравить! Вчера один патлатенький подошел к заставе: «Будьте любезны, разрешите сфотографировать!» Я приказал ему дать пять плетей. Так он у меня, как кобеляка, визжал!

Белосельцев вернулся в здание, наполненное растревоженным людом. Сквозь большие окна наблюдали за солдатским оцеплением. Внутренность Дома с коридорами и кабинетами будто сжималась, отрезанная от остального города, начинала жить независимой от города жизнью. Дом Советов был ампутирован, но дрожал, откликался конвульсиями.

В зале пленарных заседаний продолжали работать депутаты. Ссорились, вступали в коалиции, выносили решения. Кого-то назначали и смещали. Издавали постановления и реляции. Обращались к правительствам и парламентам стран. К священнослужителям и общественным деятелям. Витийствовали, голосовали, удовлетворенные итогами голосования возвращались в свои кресла. Но их постановления и декреты, размноженные на ксероксах, достигали лишь кабинетов самого Дома Советов. Обсуждались на этажах и в столовых, иногда выносились на баррикады и в палатки, где какой-нибудь бородатый беженец или пытливый подросток пытались прочитать листок с бланком Верховного Совета, требующий от Организации Объединенных Наций поддержать российских парламентариев. Не могли до конца дочитать, резали на нем краюшку хлеба.

Недалеко от зала заседаний находились кабинеты Руцкова и Хасбулатова, размещались вновь назначенные министры обороны, безопасности, внутренних дел. На дальних подходах к кабинетам была выставлена вооруженная охрана: усатые, свирепого вида чеченцы с автоматами; камуфлированные молодцы со Звездой Богородицы; худые, рослые, в черных форменках и беретах с изображением прыгающего дельфина добровольцы из Приднестровья. Белосельцев не пытался пройти через эти заслоны. Лишь пытался представить, какими войсками и спецслужбами командуют назначенные министры. Какие политические маневры предпринимают Руцкой и Хасбулатов, отрезанные от мира.

Особый отсек Дома занимали журналисты. Похожие на колючих насекомых, в джинсах, штормовках, кожаных куртках, перенося лишения, холод, безводье, они сидели или спали на полу, откликались на звонки своих радиотелефонов, что-то строчили на бумаге. Кидались все как один, когда в маленьком зале устраивали пресс-конференции Руцкой или Хасбулатов. Дымили свои «Мальборо» и «Данхиллы». Пили из горлышка виски. Хохотали, спали на ходу, хлопали друг друга по задам. Передавали один другому одну и ту же, облетающую коридоры новость. Склевывали, как куры, крохи информации. Обманывали друг друга. Относились к депутатам и защитникам, как к своей пище. Подобно трескучей саранче дружно летели на свое кормовое поле – в маленький зал для пресс-конференций, где Хасбулатов, утомленный, желтый от никотина, тихим язвительным голосом бранил узурпатора-президента.

Белосельцев кружил по Дому, то и дело натыкаясь на журналистов, вслушиваясь в их английскую, испанскую, французскую речь. Встречал насмешливые и злорадные взгляды репортеров из «Известий» или Российского телевидения.

В столовой с редкими посетителями он получил бесплатно холодный чай с бутербродом. Вернулся в свой кабинет, где составленные стулья напоминали о минувшей ночи. Снова подумал о Кате, от которой его отделяли теперь колючая баррикада, автоматчики и притаившиеся в переулках бэтээры. Лег на стулья и, ежась от холода, спасаясь от ледяных сквозняков, проникавших сквозь сырое пальто, попытался уснуть. Но был потревожен громким стуком в дверь. Морпех звал его к Красному Генералу.

На столе Красного Генерала, прикрепленный к бутылке, торчал остывший огарок. На маленькой спиртовке голубым огоньком горел ломтик сухого спирта. Готовился закипеть кофейник с водой. Красный Генерал натягивал шерстяные носки, и голос, которым он обратился к Белосельцеву, был простуженный, сиплый.

– Хоть медсанбат разворачивай! Все кашляют, сопли вытирают! – он аккуратно натянул носки, огладил стопы, сунул ноги в ботинки. – Ваши предсказания относительно штурма оправдались. Не сегодня, так завтра сунутся! Есть информация, что в Доме побывали разведчики спецподразделения «Альфа». Возможен захват руководства безо всякого штурма!.. Чашечку кофе?.. Согрейтесь, генерал!

На спиртовке вскипела вода. Заботливый, ловкий Морпех кинул в кофеварку несколько щедрых ложек кофе. Через минуту все трое маленькими глотками пили черное раскаленное варево. Белосельцев видел, как согревается Красный Генерал, как в наслаждении закрываются его тяжелые синеватые веки.

– У нас не было возможности друг друга проверить, – сказал Красный Генерал. – У нас нет особого отдела, мы не заполняем анкеты. Но я вам поверил. Вы сказали, у вас есть документ, по которому вы можете выйти сквозь оцепление в город и снова сюда вернуться. У вас есть контакт с противником. Вы становитесь одним из немногих каналов связи с внешним миром. Сейчас возникла острая необходимость в таком канале. Допьем кофе и пойдем к Руцкому. Я доложил о вас!

Они ждали перед кабинетом Руцкого под взглядами суровых автоматчиков. Начальник охраны, с мягкими повадками кота и холодными неверящими глазами, всем своим видом показывал неоспоримое превосходство хозяина кабинета над теми, кто добивался с ним встречи.

Дверь отворилась, и вышел Ачалов, раздраженный, огорченный, вынося за собой гаснущую энергию только что завершенного спора.

– Можно подумать, у меня под руками воздушная армия! – сказал он, увидев Красного Генерала. – Но я, между прочим, не летчик, а десантник! И до Кремля сейчас дальше, чем до Владивостока!.. Зайди ко мне, как освободишься! – И ушел, тяжелый, гневный. Мягко оторвался от кресла и, придерживая автомат, проследовал за ним маленький гибкий охранник.

Вслед за Красным Генералом Белосельцев шагнул в кабинет. Увидел Руцкого. В пушистом свитере, в галстуке, в свежей рубахе, седовласый, с пышными, как у моржа, усами, Руцкой перемещался по кабинету, принимая странные позы. Он будто перескакивал через невидимые препятствия, огибал несуществующие лужи, шарахался от незримых предметов. Замирал на одной ноге, как охотник на рябчиков, и прислушивался. Устремлял к занавешенному окну руку, в которой мигал красной точкой, тонко пиликал приборчик.