По ту сторону фронта - Антон Бринский

Ну, а последнее немецкое наступление… Вот я только что ушел от него, вы знаете. Не было смысла лезть в драку: очень уж неравные силы… Теперь придется искать другое место для лагеря…

— Да, — согласился я, — другое место. Вместе найдем. И ты оставайся по эту сторону Стохода. Ничего, что дальше придется ходить на задания… Кстати, вот ты говоришь — неразорвавшиеся снаряды. Это правильно. А может быть, на полигоне и взрывчатка найдется?

— Искали. Нашлось, но очень немного?

— А неразорвавшихся снарядов много?

— Хватит.

— Ну, тогда их надо собрать, будем добавлять к нашим рапидам.

Приехав вместе с Картухиным к месту временной стоянки его отряда, я встретился с Логиновым и не удержался, чтобы не вспомнить старое его прозвище:

— А, Патефон! — и хотя сразу же поправился: — Здравствуйте, Петр Михайлович! — Картухин поддержал шутку:

— Нет уж, он теперь не Патефон, а Катай Коляску.

— Даже прозвище изменилось!

— Что с ними поделаешь! — смущенно и радостно пожал плечами Логинов. — Ну да ведь я не гордый: хоть горшком зови — только в печь не ставь.

— Верно… Ну, вот, видите, товарищ Логинов, вы не только подрывное дело усвоили, но и заместителем командира отряда стали. А еще скромничали…

— Усвоил, елки-качалки. Я уж теперь и других учу!

Я невольно рассмеялся:

— Опять «елки-качалки». Вы, говорят, и в бою это же кричали?

— Вгорячах это. За фашистами гнались…

— То-то и бегаете босиком. Было такое дело?

— Было. Разувались. Да я и сам сапоги скинул.

— Значит, хорошие ребята?

— Золотые!

Вместе с Картухиным и Логиновым отправился я выбирать место для их нового лагеря на восточной стороне Стохода. По дороге заехали к Максу и, не успели еще слезть с лошадей, услышали странный возглас:

— Петька, черт! Откуда?

Логинов от неожиданности зацепился ногой за стремя и чуть не упал.

— Вася — ты! — протянул он руки навстречу Кульге, и голос его дрожал.

Обнялись. Кульга уронил костыль, Логинов подхватил его и опять обнял Кульгу вместе с костылем.

— Упадешь, Вася!

Они хлопали друг друга по плечам, заглядывали друг другу в глаза. Слышались беспорядочные фразы:

— А уж мы было тебя совсем похоронили!.. Вот не знал!

— И я не надеялся живым тебя встретить.

— Можно подумать, что вы с того света вернулись, только разными дверями вышли, — сказал Картухин насмешливо, но чувствовалось, что и он тронут этой встречей.

— Так, почитай, и было, — обернулся к нему Логинов. — Из брестского лагеря смерти ушли, елки-качалки!

Я тоже заинтересовался и в свободное время подробно расспросил обоих.

Судьба свела их в брестском военгородке, где фашисты устроили концлагерь для раненых военнопленных. Там были четыре двухэтажные казармы и четыре больших сарая. Казармы занимали немцы-охранники, а для пленных не хватало места в сараях. Многие из них так и жили под открытым небом, на песке, на своих собственных шинелях, так как не только матрацы, но и просто солому достать было трудно.

Раненые, как известно, делятся на ходячих и лежачих — неспособных самостоятельно передвигаться; и конечно, лежачим, к которым относился и Бутко, было в брестском лагере особенно плохо. Но беда сближает; само собой получилось так, что ходячие начали помогать лежачим, ухаживали за ними, насколько это было возможно, получали для них пищу, приводили или даже приносили их на перевязку и т. д. Тут вот, встретившись впервые в жизни, и подружился Логинов с пограничниками Безруком и Бутко.

Кормили в лагере отвратительно: восемьдесят граммов эрзац-хлеба на день; утром — пол-литра бурды, похожей по виду на густой чай, но носившей громкое название супа; вечером — чай, заваренный из березовых листьев. Посуды никакой не полагалось: получай свою бурду во что хочешь. Почти ни у кого из раненых не сохранилось солдатских котелков. Находили какие-то банки, жестянки из-под консервов — и этим уж были довольны. А некоторые пользовались вместо посуды своими собственными пилотками и фуражками: голод — не тетка!

Ужасен был и сам ритуал раздачи пищи. Раненые (конечно, из ходячих) должны были впрягаться в повозки, на которых стояли котлы с похлебкой и сидели (по одному на каждой повозке) фашистские конвоиры с автоматами и резиновыми дубинками. Они покрикивали на недостаточно почтительных и недостаточно старательных, отвешивая при этом тяжелые удары своей резиновой дубинкой. Такими же ударами сопровождалась и раздача пищи — недаром военнопленные с безжалостной русской иронией называли эти удары «дэ-пэ-гэ» — дополнительный паек Гитлера.

Сюда пригнали раненых якобы на излечение, ко организовывать лечение было не в интересах фашистов. И хотя работали здесь в основном советские врачи — тоже военнопленные, старавшиеся спасти своих товарищей, — их было слишком мало, а средств — медикаментов и инструментов — у них почти не было.

Ходячие бродили как привидения, лежачие валялись, как мертвецы; и часто нельзя было понять, жив человек или умер. Умирали от недоедания, от гангрены, от потери крови, от всевозможных болезней, противостоять которым не мог истощенный организм. В конце лета началась дизентерия, потом тиф. Они косили людей сотнями.

Нельзя было так жить, нельзя было терпеть. И хотя автоматы и пулеметы гитлеровцев постоянно грозили узникам, а вокруг лагеря тянулась в два кола колючая проволока, по которой шел электрический ток, доведенные до отчаяния люди не выдерживали. Несколько раз толпой бросались они на охранников, обезоруживали их, а потом прорывались через проволочные заграждения. Трупы устилали дорогу, но многим все-таки удавалось уйти.

Оставшиеся продолжали мечтать об освобождении; только и разговору было, что о побеге; строили самые хитроумные планы, но, к сожалению, выполнить их было слишком трудно.

Ранение Василия Бутко осложняло дело: пятка правой ноги была у него оторвана начисто; с такой раной, даже когда она заживет, ходить без протеза или без костылей невозможно. Но Василий, одержимый одной мыслью — бежать из этого ада — и поддерживаемый сочувствием товарищей, упрямо тренировался на костылях.

Подобралась хорошая группа, в основном пограничники. Уходить решили через туннель отопительной системы, колодцы которого были и в лагере и за его пределами. Сначала послали разведку во главе с Логиновым. Ночью разведчики ушли — и не вернулись, а на утро охранники завалили камнями колодец, в который они спустились. Вывод мог быть только один: разведчики пойманы. Одни говорили, что их застрелили при выходе из колодца, другие — что их разорвали собаки-ищейки, которыми пользовалась охрана, третьи — что их повесили в Бресте. Все эти слухи были на чем-то основаны: действительно кого-то повесили, действительно кого-то застрелили, но проверить их никто не мог, и все только жалели товарищей, особенно Петю Логинова — хорошего парня, отзывчивого и бескорыстного друга.